Княжий посол

«Не трать силы на ненужные переживания, – приказал себе Данила. – Сделай длинный выдох, короткий вдох. Успокойся, займи себя чем-нибудь. Продумай легенду. Не отвлекайся…»

В подземелье трудно было определить время. Данила не мог сказать, сколько прошло минут после того, как его посадили в кресло, прежде чем на лестнице вновь раздались шаркающие шаги. Некто прошел по подвалу в темноте, кресалом запалил лучину, а от нее зажег свечу, недешевый товар, между прочим.

Свет озарил вошедшего; Данила увидел прямо-таки карикатурного героя, сошедшего с экрана какого-нибудь голливудского фильма про Средневековье: рябой патлатый горбун в одежде из коричневой шерсти и кожаном фартуке. От свечи он запалил готовую растопку в жаровне, полной угля, скоро камни раскалились, от них пошел жар и красноватый свет. Запахло прогорклым маслом.

То, как буднично и привычно это делал горбун, опять задело Данилу, но он смог взять себя в руки, у него созрел план, осталось гадать, получится или нет. Вскоре на лестнице снова раздались шаги, и в подвал вошли новые посетители.

* * *

Примерно в это же время через восточные ворота выехал всадник на коне. Он был варягом, что никого не смутило; среди воинов булгарских комитов встречались и варяги, и считались они одними из лучших бойцов. Уставшие воины, которые полночи и весь день дежурили у ворот, выискивая поганых ромеев, мазанули взглядом по всаднику. Судя по доспехам, хорошему коню и плащу, он был не из простых рубак, десятник как минимум.

– Булат! – сказал всадник старшему караула.

– Свинец, проезжай. Эти с тобой? – спросил воин, указывая на повозку с грязным возничим.

– Да, – не оборачиваясь, бросил всадник.

– Проезжай быстрей, не задерживай.

Чумазый возничий пришпорил волов, быстрее въезжая под арку ворот, а варяг даже не обернулся в их сторону, как и положено десятнику преславской гвардии.

Старший в карауле мельком глянул им вслед и на солнце, которое уже скрылось за крепостной стеной. Эх, скорее бы смена, а дома котел каши с мясом, запить вином и на перину. Стражник с грустью приложился к фляжке.

* * *

– Слышал новость, в корчме у Дутого новая подавальщица появилась, – донеслись до Данилы голоса. – Титьки во-от такие.

– Ага, ты с прошлой-то еле управился, свалился на пол, – гнусаво ответил кто-то.

– Ништо, ты и с вдвое меньшей не справишься, а ту белобрысую я помню, широка была, лежишь на ней, как на здоровенном меху с горячим медом, вот это я понимаю баба!

В свет от жаровни попали двое: один пониже, покрупнее, с округлой бородой, второй высокий худой, с жидкими волосами на подбородке, тот самый гнусавый. Оба одеты были в черные затасканные то ли рясы, то ли просто свитки.

– Света мало, Кривой, ставни, что ли, открой? – предложил невысокий.

– Так темно уже, Борис Расатович, – ответил горбун.

«Так как давно я тут сижу?» – подумал Молодцов.

– Ну ладно, помолясь, начнем. – Расатович запалил лучину от жаровни, зажег несколько свечей на узком столике, сел и, похоже, принялся что-то то ли чертить, то ли писать.

Гнусавый в это время взял ремень с небольшого столика, сунул в кадку с водой, хорошенько отжал, после чего обмотал вокруг шеи Данилы.

– Ну что, говори, кто таков, откуда? – спросил Расатович, который здесь был за следователя или кем-то вроде писаря.

– А что говорить, поймали вы меня, молодцы, нечего сказать. Послух от князя Владимира, в гости пришел, посмотреть, как Преслава живет.

Гнусавый за спиной хихикнул.

– Если не верите мне, то посмотрите в правом сапоге, – сказал Данила, – знак князя Киевского, если ваши стражники, конечно, не стащили.

– Кривой, проверь, – сказал заинтересовавшийся писарь.

Горбун без труда обнаружил в потайном кармане кусок кожи со знаком Рюриковичей.

– Хм… не брешешь, – закусил кончик стила писарь. – И зачем сюда Владимир тебя послал?

– Говорю же, посмотреть, что у вас тут да как, вот князь наказал мне в Академии вашей побывать, которая на весь мир славится. У себя в Киеве, наверное, хочет такую же поставить.

– Вот еще, в вашей Скифии и Академию поставят, – противно засмеялся гнусавый, главный палач должно быть.

– Подожди, – оборвал его Расатович, – что еще говорил тебе князь? С кем встретиться велел?

– Это расскажу, все расскажу, да только не тебе.

– А кому же?

– Как кому, комиту вашему, Самуилу.

Тут вся пыточная команда захохотала.

– Ну началось, – радостно пробубнил гнусавый. – Кривой, заламывай ему руку, сначала правую.

Палачи, по одной освободив руки Даниле, заломили их за спину, связали, а другой конец веревки пропустили сквозь балку на потолке. Несколько рывков, и вот Молодцов уже стоит на цыпочках, а его плечи, казалось, вот-вот вывернутся из суставов.

– Ну что, теперь еще будешь молчать? – Гнусавый приблизил свое мерзкое личико, изо рта у него воняло какой-то кислой дрянью. – Или, может, бока тебе поджечь? Али дернуть еще пару раз?

Тварь еще несколько раз потянула за веревку.

– Давай-давай, тяни. Я Самуилу еще пригожусь, еще поглядим, кому пятки жечь будут.

– Тихо тут, – весело сказал гнусавый.

Плеть обожгла сразу бок и живот.