Князь Владимир

– Мне первому доверяешь такое. Если не надорвем пупки, то – тьфу-тьфу! – великое дело сотворим для Руси.

Владимир отмахнулся:

– Мог бы и не напоминать, что я сам не справляюсь.

Он ударил в гонг, взятый из покоев Ярополка. Шаркая стоптанными башмаками, вошел молчаливый Сувор, забрал пустые чаши, заменил двумя с горячей кавой. По комнате пошли тяжелые волны бодрящего запаха. В большой чаре Сувор принес и золотистый мед диких пчел. Кава что-то непонятное, а вот мед в самом деле придает сил, проверено отцами и дедами.

А силы понадобятся, князю предстояла еще одна бессонная ночь. И не только князю.

Тавр скинул верхнюю одежку и уставился в свежий лист тонкой телячьей кожи. Там уже смутно выступала, начерченная рукой Владимира, прерывистая линия первой границы-кордона Руси.

И все-таки, даже начав это великое дело, он стискивал зубы от нетерпения и злости. Да, в степи удалось оставить не только новгородцев, но даже киевское войско. Спешно рыли ров, насыпали гигантский вал, сами начали строить на валу деревянные крепости, не дожидаясь подхода плотников.

Но все равно земля кипит в сражениях! Повсюду льется кровь, звенят мечи, люди падают, сраженные стрелами, топорами, шестоперами, клевцами, копьями, кинжалами, оскерпами, булавами, даже палицами и камнями. Их топчут конями, сбрасывают со стен, а в короткие промежутки мира их душит недород, засуха, лютые морозы, а по уцелевшим прокатывается либо чума, либо холера…

И все равно по всей земле горят города и села. Проносятся полчища убийц, все живое бежит с дороги в леса, но и там настигает смерть, и долго еще черные вороны жиреют так, что не могут летать. А часто бывают времена, когда вороны питаются только своим лакомством: глазами павших витязей! Мясом пренебрегают, завтра поле будет засеяно новыми телами.

И кто же эти враги? То одно племя, то другое пытается освободиться от позорной, как они считают, зависимости Киеву. Пользуясь тем, что он чуть ли не все огромное войско обратил в строителей, вятичи первыми отказались платить дань, за ними – кривичи, илвичи, а там пошло-поехало…

Не желая прерывать начатого дела, он отряжал малые отряды лучших воинов под началом опытнейших воевод. Сам возглавлял карательные отряды. За его войском остаются сожженные села и города, деревья гнутся под грузом повешенных, реки текут красные от крови и выходят из берегов, запруженные трупами.

Но виноват ли он, если делает как все? Такие же битвы гремят и на востоке от Руси, на западе, и на юге, и на севере.

Все чаще стал заходить Борис. Сам заваривал каву, у него получалось вкуснее, чем у Сувора, внимательно и сочувствующе смотрел на хмурого князя. Владимир ощутил, что с волхвом можно приоткрыться больше, излить душу. Не целиком, целиком не покажет никому на свете, но этому суровому волхву открывал больше, чем даже Тавру.

– Ты не прав, – возразил Борис однажды.

– Почему?

– Ты видишь только войны… Но если бы только войнами жил человек, если бы только воинскую доблесть признавал, растил и лелеял, то мы бы не накопили столько солнца в себе. Да, славяне, славные воители, были всегда, им поют славу, но были и другие люди из нашего племени… Мстислав, в крещении Хирон, за исповедование христианской веры был усечен мечом и сожжен в Томах. Это было еще в царствование Диоклетиана, в триста третьем году от рождения Иисуса. Теперь он – святой мученик. Там же в Томах казнен за веру в Христа и Богун, в крещении – Христ. Тоже славянин, ныне святой мученик. Он погиб в царствование Ликиния, в триста двадцатом году… Не разумеешь?

– Нет, – признался Владимир. – Но ты не робей, учи! Я умею учиться у всех. Потому и стал князем… а не был поставлен.

Борис заговорил быстрее, подбодренный вниманием:

– Они сделали для людства не меньше, чем все полководцы и воители, вместе взятые. Не вскидывайся, княже! Это обидно, но это так. Погибнуть за веру – совсем не то, что за свои стада, богатство или при грабеже чужих земель. Ведь так просто было спасти жизни! Снять крест с шеи и бросить под ноги!

– И они… не бросили?

Борис пристально и бесстрашно взглянул князю в грозные глаза:

– Они показали нам, как и всему миру, что над самой большой силой… силой рук и мечей… есть сила выше! Богун был слабый человек: кричал и плакал под пытками, а уж палачи старались вовсю, семь потов пролили, но все равно Богун крест не бросил!

Владимир спросил подозрительно:

– Такая мощь в том христианстве?

Борис покосился на суровое лицо, в глазах князя загорались огоньки гнева. Ноздри раздувались, как у арабского жеребца, дыхание пошло чаще.

– Не в нем дело, – сказал он осторожно. – И у нас, и у других народов хватало случаев, когда люди шли на смерть за правду, за честь. Но то были отдельные победы благородства, чистоты души, власти духа над плотью! А христианство – попытка возвести это в ранг закона. Поставить это и этих людей выше. Выше победоносных завоевателей, князей, королей и даже императоров! Такого раньше еще не было.

Владимир бросил хмуро:

– Ну-ну, продолжай.