Князь Василий Долгоруков (Крымский)

Руководитель Коллегии иностранных дел действительный тайный советник Никита Иванович Панин застал императрицу в зеркальном кабинете. Подперев рукой щеку, она озабоченно просматривала какие-то бумаги, хотя обычно в это время делами не занималась. Никита Иванович вполголоса поздоровался и тихо сел на стул напротив государыни.

Екатерина, вздохнув, отложила бумаги, посмотрела печально на Панина:

— Слыхали новость, граф?

— Какую, ваше величество?

— Султан Мустафа нашего резидента Обрескова в крепость Едикуль заточил.

— Это мне ведомо. Вчера князь Прозоровский рапорт прислал.

— Удивительное дело! — вскинула величавую голову Екатерина. — Уже месяц, как объявлена война, а мы только намедни узнаем об этом… Ох, велика Россия! Долго по ней курьеры скачут.

Готовый услышать из уст императрицы угрозы и проклятия по адресу коварного султана, Панин невольно поразился теплой искренности, с которой были сказаны эти слова.

А Екатерина добавила строже:

— И как глуп должен быть Мустафа, коль решился тягаться с такой державой!

— Не сам решился, — вяло усмехнулся Панин. — Ветер дует из Царьграда, да пахнет парижскими духами.

— А нюхать-то его нам, граф… Голова не заболела бы.

— Не заболит, ежели умело доставить дело, — расслабленно отозвался Панин. И равнодушно, с ленцой, словно говорил о чем-то совершенно малозначимом, предложил: — С разрешения вашего Величества я готов взять на себя грядущие заботы.

Екатерину его бесстрастность не обманула — ответила сдержанно:

— Забот этих будет великое множество. Вам, граф, одному не осилить… Я намерена учредить при дворе особенный Совет, чтобы обсуждать все военные предприятия.

— Обилие советчиков обыкновенно мешает ведению дел, — возразил Панин.

— Война требует знания ратного искусства, и учреждение такого Совета избавит нас от возможных ошибок… А что до обилия советчиков, то оно вовсе не нужно. Составьте список из семи-восьми персон.

— Я обязан прямодушно сказать вашему величеству, — продолжал сопротивляться Панин, — что от сегодня до завтра учредить оный Совет никак невозможно… Да и на первый год он истинно не нужен.

— Именно на первый год! Я не собираюсь увязать в войне, как в болоте, на годы!.. Вы постарайтесь, граф… А заседание назначим… ну хоть на четвертое число.

Панин недовольно посопел носом, но перечить далее не стал.

Вечером, сидя в домашнем кабинете, под сухое потрескивание мерцавших в канделябре свечей, Никита Иванович составил требуемый список.

Он долго размышлял, прежде чем написать на лежавшем перед ним листе ту или иную фамилию. Жизнь двора — это сложное переплетение характеров, интриг, соперничества, фаворитизма. Нужно было учесть многое, подобрать людей так, чтобы не дать Екатерине явного преимущества.

Первой он написал фамилию генерал-фельдцейхмейстера графа Григория Григорьевича Орлова. Поступить иначе он не мог: 34-летний красавец Орлов был любовником Екатерины, имел от нее внебрачного шестилетнего сына Алексея и чуть было не стал вторым мужем. Его присутствие в Совете являлось совершенно необходимым.

«Ежели я не назову, так она сама этого кобеля назначит, — предусмотрительно рассудил Панин. — Его надобно назвать первым, но обставить другими особами так, чтобы не смог подмять Совет под себя…»

Никита Иванович еще раз посмотрел на крупно выведенное слово «Орлов», поставил после него небольшую черточку и дописал мельче: «по особливой доверенности к нему и его такой же должной привязанности к славе, пользе и спокойствию вашего величества, как и по его главному управлению Артиллерийским корпусом».

Вторым в списке был указан вице-президент Военной коллегии генерал-аншеф граф Захар Григорьевич Чернышев.

«Он всегда придерживался сильной стороны, — отметил мысленно Панин, — и будет поддерживать, как это делал раньше, Катерину. Но без него тоже не обойтись…»

И аккуратно написал после фамилии Чернышева: «по его месту в Военной коллегии».

Теперь следовало назвать несколько генералов, которые могли быть назначены главнокомандующими.

Поглаживая пушистым концом пера круглую щеку, Никита Иванович перебрал в уме известные фамилии… «Фельдмаршал Салтыков? Нет, стар и болен… Князь Долгоруков? Храбр, — но бездарен. К тому же неуч… Румянцев? Знаменит, удачлив, Екатерину не любит. Нет, она его вычеркнет…»

В конце концов Панин остановил свой выбор на генерал-аншефе князе Александре Михайловиче Голицыне… «Он не опасен, ибо самостоятельного мнения в Совете иметь не будет… И еще Петра надо поставить!»

Никита Иванович макнул перо в чернильницу, посмотрел, как с отточенного конца сбежала черная капля, и написал фамилию своего младшего брата — генерал-аншефа графа Петра Ивановича Панина.