Князь советский

У чекистов уже налажена вся система: новых заключенных эшелонами поставляют на станцию Кемь, а оттуда, как скот, гонят в пересыльный лагерь на берегу Белого моря. Их называют «пополнение» – как на фронте, и никто не скрывает того, что они должны заменить собой павших.

Пересыльный лагерь представляет собой территорию, окруженную забором и колючей проволокой. Там располагаются два десятка бараков, в которых постоянно находятся около полутора тысяч человек. Все они живут в страшной тесноте и спят на длинных настилах из досок. В конце барака – загородка для охранников. Они тоже являются заключенными – это бывшие сотрудники ОГПУ, которых сослали на север за должностные преступления. Из всего руководства вольнонаемными являются начальник и его двое помощников.

Советская лагерная система устроена таким образом, что каторжники борются за привилегии, а не за свободу, – им кажется, что этого добиться проще. Именно поэтому никто из охранников не пытается сбежать или обратить оружие против своих угнетателей.

Если ты оказался на каторге в качестве надзирателя, ты будешь спать на отдельных нарах, питаться из особого котла, а при случае можешь получить полушубок. Тебя не будут часами держать на ветру во время проверок и не пошлют вылавливать из моря бревна, пригнанные с Соловков. Дисциплина в лагере держится за счет страха, что тебя лишат тепла, еды, отдыха и мало-мальской физической безопасности.

Элькин прибыл в лагерь в августе и сразу понял, что если его отправят дальше на острова – на лесоповал или торфяники, то он не вернется оттуда живым. Дорог там нет, коней тоже, и все тяжести таскают ВРИДЛО – «временно исполняющие должность лошади».

Цена человеческой жизни на Соловках – не больше комариной, но перед тем, как умереть от болезней и истощения, заключенные должны принести пользу Советам – заработать потом и кровью несколько немецких марок или французских франков: добытые ими древесина и торф идут на экспорт.

Элькин несколько раз видел бревна, на которых рядом с клеймами Экспортлеса темнели надписи, сделанные кровью: «Нас тут убивают!» Верх отчаяния – писать по-русски неведомым лесопильщикам в Германии или Франции! Кто из них будет разбирать непонятные славянские закорючки? А если и будет – то чем немцы или французы могут помочь советским рабам?