Князь советский

– Ты что – действительно не понимаешь? Иностранные подданные не имеют права вмешиваться во внутренние дела СССР! Это враждебные действия по отношению к Советской власти!

– Это просто частная благотворительность.

– Нет у нас никакой благотворительности! Всем, кому надо, государство и так помогает.

Не помня себя, Галя вскочила.

– Ответь мне – почему немцы? Мы же с ними воевали… Они стольких людей погубили во время Мировой войны!

– Эти немцы – советские граждане: они никого не губили.

– Мне без разницы! Как ты мог помогать им, когда нам самим нужна помощь?

Клим скрестил руки на груди.

– Ты ревнуешь, что ли?

– Да, ревную! – в сердцах отозвалась Галя. – Ты уехал неизвестно куда, ничего мне не сказал, а потом выяснилось…

Она зажала рот ладонью, чтобы не зарыдать.

– Я не хотел, чтобы об этой истории узнало твое основное начальство, – сказал Клим.

– И ты поэтому отстранил меня от дел?

Он кивнул.

– Да я уволюсь из ОГПУ – ты только скажи! – страстно воскликнула Галя. – Мне ничего от них не надо – ни талонов, ни жалования… Я никогда не предам тебя!

Клим укоризненно посмотрел на нее.

– Спасибо, конечно… Но если ты уволишься, у тебя будут большие неприятности.

– Ну и пусть! Я люблю тебя!

Галя ждала его ответа, но Клим сказал совсем не то, на что она надеялась:

– Не корми Китти шоколадом, ладно? Оказывается, она именно от этого болела.

– Так мне завтра выходить на работу? – помедлив, спросила Галя.

– Выходи. – Клим показал на стопку конвертов, лежавших на столе. – Все это надо будет разнести по адресам.

2.

По дороге домой в Галиной голове сложился новый план: ей надо было уволиться из ОГПУ. Капитолина скоро выйдет замуж, ее чуланчик освободится, и Галя переедет к Климу.

«Надо будет – прислугой ему стану!» – самозабвенно думала она, и эта мысль показалась Гале правильным ответом на все вопросы.

Придя домой, оно обнаружила, что дверь в ее комнату не заперта, а на столе лежит записка, написанная рукой Таты:

Дарагая мама и товарищи! Используйте мою смерть для борьбы с кладбищами и религиозным дурманом, а то могилы занимают многа земли а пользы от них никакой. Вместо кладбищ должны быть парки со спортивными плащадками, штобы люди играли в валейбол.

Да здравствует великий Ленин!

Тата Дорина

Галя в изумлении смотрела на записку: откуда она взялась? Где Тата? Что с ней случилось?

Из шкафа раздалось тихое сопение, и Галя рывком открыла обе дверцы.

Закинув руки за голову, Тата лежала на своем тюфячке.

– Ты как тут оказалась?!

– Приехала зайцем на пригородных поездах, – убитым голосом отозвалась Тата.

– Ты сбежала из интерната?! Но почему?

– Они сказали, что исключат меня из пионеров.

– За что?

– За крестик!

Татино лицо скривилось, и она тихонько завыла.

– Я им сказала, что у меня папа – комиссар, и что он только две вещи мне оставил – пепельницу и крестик, и поэтому я его ношу. А они мне не поверили и сказали, что я нарочно наговариваю на отца, чтобы прикрыть свою религиозность. Я не дам им исключить меня из пионеров – я лучше умру! Только ты отправь меня в новый крематорий – тот, который в бывшей церкви Серафима Саровского. Сейчас там установили новые печи из Германии: за два часа от тебя остается лишь килограмм фосфорнокислого кальция. Это нам лектор из общества «Друзья кремации» объяснил.

Галя без сил опустилась на скамью. Историю про крестик она выдумала – иначе Тата не соглашалась его носить.

«Никакого переезда к Климу не будет…»

– Ну и хорошо, что ты вернулась, – неживым голосом произнесла Галя. – Я страшно по тебе соскучилась.

Тата так изумилась, что аж привстала на своем тюфячке. Голова ее запуталась в висевшей на вешалках одежде.

– Ты что – совсем на меня не сердишься? – спросила она, раздвигая полы юбок.

Тата перебралась к матери на скамью, и они долго сидели, обнявшись, и плакали.

– Я думала, что ты замуж за дядю Клима собралась, – всхлипывала Тата. – Я не хотела вам мешать…

– Да бог с тобой! У нас и разговора-то такого не было.

– Это очень хорошо, что ты разобралась в его гнилой сущности! С такими типами надо бороться! И еще у него надо забрать Китти – как думаешь, это можно сделать? Давай напишем в органы, чтобы нам отдали ее на воспитание?

Тата была безнадежна. Ее не возмущало то, что интернатские дети лезут в ее дела, именно потому, что она сама была готова указывать окружающим, как им жить, что носить и во что верить.

Галя не могла спасти своего ребенка: разрыв поколений – трагический и безысходный, – привел к тому, что они вообще не понимали друг друга.

«Что же мне теперь делать?» – в растерянности думала Галя.

Она должна была принести в жертву либо себя, либо ребенка. Вернешь Тату в интернат, и безжалостные пионеры затравят ее, а если она останется в Москве – значит, о собственной личной жизни можно забыть.

В дверь постучали.