Князь оборотней

Биату двинулся к тропе. Ему бы повернуться и бежать, но что-то тащило его вперед, как на привязи. В кустах мелькали сдвоенные Рыжие огоньки. Он видел тени, затаенное движение, но дяргули не обращали на него внимания, будто признавая его право находиться тут. И вдруг… Все Огоньки разом погасли, точно дяргули прикрыли глаза. Шуршание прекратилось — в наступившей тишине Биату услышал скрип полозьев. Он знал, кто идет по медвежьей тропе — чужие здесь не ходят. Чужие сидят в кустах и ждут. На краткий миг Биату ощутил безумное, нерассуждающее желание заорать, предупреждая тех, кто так беспечно движется по сотни раз хоженной тропе…

В ногу ему дохнуло жаром. Биату поглядел вниз. Дяргуль, тот же, а может, другой, терся у его колена. Уж неизвестно, как он сумел придать Огненным дыркам своих глаз многозначительность, но выражение их таким и было — многозначительным. Желание предупреждать родичей отмерло, не успев толком родиться. Да и с чего вдруг? Они бы небось о нем заботиться не стали!

Скрип полозьев стал отчетливее, к нему прибавилось похрустывание снега под тяжелыми лапами. В блекло-сиреневых отсветах снега стала видна небольшая вереница нарт — всего три. Не слышно было ни потявкиванья ездовых лаек, ни хриплого дыхания погонщиков. Опутанные постромками Мапа в медвежьем облике легко волокли груз. Вторая тройка, в человеческом облике, бежала рядом, поглядывая, чтобы не развалились уложенные горой и плотно увязанные товары.

Алые огоньки вспыхнули по обе стороны тропы разом. Дяргули кинулись. Тощие, как веревки, гибкие красные волки вылетали из придорожного подлеска и с ходу впивались медведям в лапы. Выскакивали из-за стволов. И сыпались сверху, из нависающих над тропой ветвей. Дяргуль скатился по гладкому боку медведя наземь и был раздавлен тяжелой лапой. Но другие двое уже вцепились медведю в холку — из их пастей ударило Пламя! Шерсть на медведе вспыхнула. От укусов дяргулей загорелись лапы, запылали уши. Второй медведь уже горел весь, от морды и до хвоста. Отчаянно ревя, он метался, колотя нартой по стволам сосен. Подскочил человек, рубанул по постромкам ножом — освобожденный от груза медведь слепо помчался по тропе, волоча за собой Пламя. Заходясь истошным, омерзительным тявканьем, дяргули бежали по бокам, то и дело прыгая и впиваясь в бока несчастного пылающими челюстями. Медведь упал, и шевелящаяся масса дяргулей накрыла его.

Новый дяргуль свалился на погонщика — прямо в капюшон малицы. Капюшон вспыхнул, Мапа сорвал малицу, отшвырнул вместе с вцепившимся в мех красным волком. Густо, как снег с ветвей, дяргули сыпанули на него сверху. Мгновение человек еще стоял, облепленный дяргулями, будто живой шубой, и рухнул навзничь, пылая, как костер. Его страшный, пронзительный крик заметался между сосен. Еще один медведь катался по снегу, пытаясь сбить Пламя со спины — красные волки прыгали ему на живот и вгрызались в грудь и брюхо. Бросившихся на помощь погонщиков встретила волна Огненных тварей — они прыгали, норовя дорваться до горла, накатывали, сминали жертву. Один человек упал сразу — он еще бился под навалившимися на него дяргулями, пытался принять медвежий облик, но уже горел, извиваясь в Пламени… Второй отмахивался ножом от напирающих со всех сторон Огненных пастей и пылающих глаз. Потом упал и он. Последний, еще живой медведь пылающим шаром ломился в подлесок, волоча за собой горящую нарту. Морда — отлично знакомая морда старого приятеля по детским играм! — окутанная Рыжим пламенем, на миг оказалась совсем рядом с укрывшимся за сосной братом Биату. Биату показалось, что медведь узнал его — в его до предела расширенных глазах мелькнула мольба, мука, даже надежда. Потом медведь просто рухнул в снег и выкатился из подлеска на тропу, застыв там мертвой горящей грудой.

Над лесом пахло паленой шерстью и… жареным мясом. Брат Биату сложился пополам, и его вывернуло в снег.

Фью-фью-фью! Скрап-скрап-скрип! — рваная мелодия, состоящая из посвиста, похожего на вой ветра в дымовой дыре чума, гул Огня в чувале и скрип сгорающих в костре дров, пронеслись над лесом. Дяргули бросили тела обозников — те продолжали гореть, но дяргулей они уже не интересовали. Дяргули ждали.

Человек в птичьем шаманском плаще выступил из чащи. Пошел между горящими телами, легко и спокойно, как между кострами охотничьей стоянки. Сожравшее родичей Пламя выхватывало из тени морщинистое лицо под высокой шаманской шапкой. Шаман Канда улыбался — посверкивал выглядывающий из-под по-собачьи сморщенной губы кончик клыка! При виде этой улыбки старший брат Биату вжался в сосну всем телом, моля Хозяина леса и всех духов укрыть его, сделать так, чтобы страшные глаза шамана не увидели его!

Канда оглядел горящие тела на тропе — отблески Пламени плясали в его жутко выпученном левом глазу — и снова засвистел:

— Фить-фить!