Князь оборотней

— Вранье! — не вставая с земли, громко выкрикнула девушка. — Это все ты! И ты! И ты! — она поочередно указала на приказчика, на держащегося за голову Хуту, на старика с ковриком и мужика-бабу в меховом шарфе, выползавших из дверей лавки. Мороженая рыбина тоже была с ними — старик держал ее за хвост, а мужик-баба — за плавник. И указывала девушка на рыбину, хотя та уж точно ни в чем не виновата. — Это все они! Они… упустили моего зайца! Он сбежал! Погиб! Сгорел! Ищите все, немедленно! Батюшка, велите им!

Не выпуская рыбины из рук, точно связанные ею на веки вечные, старик с ковриком и мужик-баба целеустремленно двинулись прочь по улице. Вода сочилась с подтаявшей в Пламени рыбины, оставляя за ними цепочку темных капель.

— Куда? — негромко спросил шаман.

— Так это… Зайца искать. Как велено.

— Рыбу оставьте и идите, — согласился шаман.

Его ученик выступил из тени и аккуратно изъял рыбину у старика из рук.

Хадамаха почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Кто-то тут недавно интересовался, где Донгар. Хотели — получите. Радуйтесь.

Свиток 10, в котором Хадамаху, Аякчан и Хакмара задерживают до выяснения обстоятельств

На улице возле засыпанной снегом лавки бушевал скандал.

— Бандиты они! Этот явился — говорит, девку продавать, за долги… — орал приказчик.

— Ничего подобного я не говорил, — рыкнул Хадамаха. Поведению приказчика он не удивлялся: глупо ждать, что тот на себя вину за разгром лавки возьмет. Удивляло Хадамаху отсутствие зрителей. В Сюр-гуде лавок побольше, да только если б одна из них сгорела, вокруг полгорода бы толпилось, а вторая половина жалела, что не успела вовремя. А тут — никого. Это было… не то чтобы не по закону, а не по обычаю как-то. Неправильно, как и все здесь.

— А сам лавку поджег! — продолжал разоряться приказчик. — Как заревет, как на меня кинется и светильник об стену — хрясь! И кричит… то есть рычит: «Да здравствуют братья Биату!» А девка их… — он ткнул пальцем в Аякчан. — Дым повалил, сразу задевалась куда-то, небось, выручку стырить.

— Выручка пропала? — бросил тот, кого называли шаманом Кандой.

Приказчик поглядел на выпирающую из дверного проема лавки противопожарную снежную подушку. На его лице отразилось столько чувств, что, казалось, щеки отвалятся, не выдержат. Приказчику очень хотелось ответить «да!» — и прикарманить немалую деньгу, свалив все на случайных путников. Но такая ценная мысль пришла ему в голову лишь сейчас, значит, заранее выручку-то он перепрятать не успел! И Эрлик ведает, сумеет ли, когда снежный завал разгребать начнут.

— Батюшка, он все врет! — объявила девушка. — Господин южанин с сопровождающими лицами…

— Мордами… — буркнул держащийся за лоб Хуту, с ненавистью глядя на Хадамаху. Под его пальцами вырастала и наливалась цветом роскошная гуля.

— Явился за покупками, а вот этот, — она презрительно ткнула пальцем в приказчика, — начал господина южанина оскорблять! Напугал моего бедного зайчика! И вот… — Она печально поглядела на воняющую пожаром и засыпанную снегом отцовскую лавку. — Такая потеря!

Хадамаха невольно кивнул — часть товаров из-под снега вытащат, но потери и впрямь знатные. Хорошо хоть сама лавка уцелела — бревна толстые, влажные, продержались.

— Мы еще найдем где-нибудь его горелые косточки! — продолжала всхлипывать девушка.

— Чьи? — невольно спросил шаман Канда.

— Так зайчика же! — топнула ножкой девица. — А все этот! — она снова погрозила пальцем приказчику. — Вел себя как… как дикий зверь, да-да!

Приказчик вздрогнул и втянул голову в плечи. Хадамаха ощутил неприятный, отвратительный жар в груди. Кажется, в его родных местах слово «зверь» теперь не просто слово.

— Молодая госпожа Эльг ошибается! Я ни при чем… Этот южанин ее обшаманил своими штучками! Песенки читал, весенним соловьем заливался! И красавица госпожа, и стройная, и лицо у нее белое… Сразу видать — подлещивался! — приказчик почувствовал себя как на болоте, когда под ногой вдруг оказывается спасительная кочка. — Только госпожа по наивности своей ему поверила — цап, и в мешок! И в тайгу — братьям Биату на растерзание. — И застыл в величественной позе, явно довольный своей сообразительностью.

Хадамаха поглядел на приказчика сочувственно. И вроде ничего доброго ему не пожелаешь, гнусу такому, а чего с ним сейчас бу-удет… Даже медведю боязно!

Девушка — молодая госпожа Эльг — даже не побелела, она поголубела, став того же цвета, что волосы старухи-жрицы. А потом начала краснеть, наливаться краснотой, как летняя ягода соком, вот-вот брызнет… И брызнуло — еще как!

— По-твоему, меня стройной назвать, белоликой назвать можно, только чтобы украсть? Что красивая, только по наивности поверить могу? Уродина я, выходит, навроде нижнемирских албасы, дочек Эрлик-хана?

Без коленных чашечек — изгибающиеся,
С лицами черными, как клей,
С курчавыми волосами,
С грудями, как холмики…