Князь Мышкин и граф Кошкин

Моя непосредственная бабуля возьми, да и пожалуйся гостю, что у нас в терраске течет крыша, а для пущей убедительности она ещё и штабель из тазов и ведер показала (в них мы во время дождя обычно воду собираем). Я попыталась вмешаться: «Ты че, бабуль? Какая вода? Два месяца уже ни капли не было». Какое там! Князев решительно заявил, что видел в сарае кусок рубероида, и что это не займет много времени. Дальше было, что называется, «ни в сказке сказать, ни пером описать». Единственное, о чем я молилась, чтобы Макс остался хотя бы живым. Два раза им была предпринята попытка свалиться с крыши, один раз меня чуть не покалечил упущенный молоток, а сколько раз падала лестница, даже сосчитать не берусь, последний раз она сделала это вместе с Князевым. Хорошо, что он стоял не на верхней перекладине, а где–то посередине. Свалился он с нее кубарем, но удачно, только перемазался и шорты порвал. Пришлось срочно греть воду и латать попорченную одежду….

Мы стояли на остановке и ждали, когда придет автобус.

–Май, ты извини меня за молоко,–последовала пауза,–Ну, и за все остальное… Вечно я во что–то влипаю.

У него был такой смущенный вид, что я не удержалась и чмокнула его в щеку,–Глупости. Спасибо тебе большое. И от меня и от бабушки.

….А ночью я проснулась от непривычного шума. Что происходит? И вдруг до меня дошло. Дождь! Первый с начала лета! Какая–то сила заставила меня подняться с постели и выйти на террасу. Я стояла возле того места, где обычно текла вода, и слушала как капли барабанят по крыше. Стояла и ждала, но ни одна из них так и не упала на пол.

***

Удивительно, но вторая неделя оказалась гораздо легче первой. Может быть, я просто привыкла, а может быть, когда человек предоставлен самому себе, ему легче успокоиться и взглянуть на вещи объективно. Наверное, отсутствие постоянного раздражителя дает мыслям свободу, или….. Не знаю, только нервничать я почти перестала, и даже не особо расстроилась, когда прямо во время разговора с Сережкой, сдохла моя моторола.

А в субботу меня сменил отец.

Наконец–то я волокла по перрону набитый рюкзак и с наслаждением представляла, как залезу в теплую ванну. И тут в конце платформы я увидела Котова. Он держал в руках потрясающую розу.

–Ты как узнал, что я приезжаю?

–Димка сказал.

–Так он же не знал во сколько.

–И я не знал. Вот и караулю почти три часа. Думал, опоздаем.

–Куда опоздаем?

–Эх, ты, пещерный житель. В Москве уже две недели театральный фестиваль идет. У нас билеты в сад «Эрмитаж». Пошли быстрее.

Где–то в районе диафрагмы я ощутила знакомый холодок. Так. Опять за меня все решили,–У меня другие планы.

–Какие планы? Ехать что ли куда надо?

–Нет, я отдохнуть хотела, в порядок себя привести.

Сережка рассмеялся,–А мы, что работать будем? Майка, не глупи, ты в полном порядке. Поехали.

Его медовые глаза смотрели на меня ласково и снисходительно, как на маленькую глупышку, которая непременно хочет сделать что–то себе во вред, только бы доказать окружающим какая она взрослая.

–А это куда?–я ткнула пальцем в неподъемный рюкзак.

–В камеру хранения сдадим. Надеюсь, фамильных драгоценностей там нет?

К «Эрмитажу» мы подбежали в последний момент. Тетка, которой Котов сунул билеты, недовольно пробурчала: «Опаздываете, молодые люди». Вокруг было необыкновенно красиво. Деревья, цветочные клумбы, скамейки, фонари–все представляло собой огромную декорацию. Среди публики сновали актеры одетые и загримированные, как балаганные шуты, они гонялись друг за другом на ходулях, показывали фокусы, задирали окружающих.

–Вон наши,–Котов ткнул вглубь толпы.

Первым нас заметил Юрка Гусев, потом остальные.

–Ой, Маечкин! Вот хорошо, что приехала!–Наташкины каштановые волосы были заплетены в две косы. Это что–то новое!

–Ты, что прикалываешься?

–Да нет…,–смутилась Кузина,–когда волосы собраны не так жарко. А потом, коса–признак женственности.

–Кто сказал?

–Котов!

–А–а–а! Ну, тогда конечно,–как же хотелось сказать ей какую–нибудь гадость! Не успела, рядом что–то грохнуло, и в небо полетели разноцветные петарды.

***

Мы лежали рядом, держа друг друга за руки, нагие, счастливые и усталые. Еще минуту назад по комнате метались жадные нетерпеливые звуки. Они натыкались на стены, перелетали через подоконник и падали вниз, изображая счастливых камикадзе. Еще минуту назад. Теперь звуки умерли, но смерть их была прекрасна. Это смерть–поэма, смерть–величие, когда неизвестно вопреки или благодаря из руин восстает прекрасный замок в сто раз лучше прежнего. Парящий в пространстве четырехугольник, еще недавно носивший скучное название окно, теперь был заполнен озорными мерцающими искорками. Возможно, если кому–нибудь удастся перевести вечность в нечто обозримое, она будет выглядеть именно так. И вдруг в безмятежное сожительство маленьких озорниц ворвалась стрела. Одна, за ней вторая, потом третья, а следом, судорожно уцепившись за их оперенье, притащились ветры…. Квадратный сибарит задрожал и обратился в нервный ромб. Его тюлевые одежды, еще так недавно походившие на фату, заметались из стороны в сторону, а потом послышался глухой рокот….