Князь Мышкин и граф Кошкин

–Ну, а вода какая–нибудь или сок?

Тетка посмотрела на меня так, словно я требовала свежих омаров, потом недовольно процедила,–Щас, посмотрю,–и скрылась в подсобке.

Я сидела под яблоней, забравшись с ногами на старую скамейку. Никто из нашей семьи не помнил, откуда взялось это чудо парковой архитектуры. Ее гнутые чугунные ножки, сплошь покрытые ржавчиной, как загаром, до половины ушли в землю, а спинка, имевшая в былые времена изящный аристократический изгиб, сохранила из двенадцати тонких перекладин всего четыре. Надежно скрытая со всех сторон разросшимися до неприличия кустами смородины, скамейка благополучно существовала в самой глубине участка. Здесь всегда стояла тишина, и можно было незаметно наблюдать за калиткой.

Мне нравилось это место. Полчаса назад я вымыла оставшуюся после ужина посуду и пожелала бабуле спокойной ночи.

На маленьком раскладном столике передо мной стоял стакан, помятый пакет апельсинового сока и бутылка водки. Сегодня четверг, Сережка обещал приехать в субботу, это, в лучшем случае, через тридцать шесть часов. Я открыла бутылку, наполнила стакан мутноватой жидкостью на одну треть, а на две трети долила апельсинового сока. Потом поднесла его к носу и с отвращением понюхала. Водка была явно паленая. Да наплевать, оно и к лучшему. Теперь залпом…… Ох!…

Лучше бы не пила, в организме гнусь, а эффекта никакого.

Я бессмысленно пялилась в пространство и пыталась словить кайф. Похоже, придется повторить. Обречено вздохнув, потянулась за стаканом, но столик накренился и стал падать. Бутылку и пакет с соком удалось поймать, а вот стакан, звякнув, исчез под скамейкой. Когда я, проползав на четвереньках добрых десять минут, наконец, выпрямилась, на дорожке перед домом появился знакомый силуэт. «Глюк! Точно, глюк!»–измученное сознание напрочь отказывалось верить в реальность.

–Эй, есть, кто живой?–выкрикнул «глюк» Сережкиным голосом.

–Есть, есть,–истошно заверещала я и, словно стадо слонов, ломанулась напрямик через кусты. Раз, два, три…, последний прыжок и вот мои руки кольцом на его шее, а ноги радостно болтаются в воздухе.

–Так и убить можно,–Котов внимательно посмотрел мне в глаза,–Май, ты, что пила?

–Есть немного. Я уже озверела здесь за четыре дня. Полный отстой.

–Пить–то зачем? Женщина пить не должна.

–Да я так….

–Не так и не эдак,–менторским тоном объявил Котов,–глупости делать совсем не обязательно.

Я почувствовала себя шкодливой девчонкой, которую старшие застукали на месте преступления,–А, ты, чего так рано? Мы же договорились, что в выходные приедешь.

–В выходные не получится. Мы с ребятами в субботу в баню собрались.

Я знала, что у Котова есть три приятеля, с которыми он дружит с детства. Когда–то эти четверо вообще все делали вместе. Вместе учились в школе, вместе занимались спортом, теперь у каждого была своя жизнь, свои дела, а у некоторых даже семьи, но они по–прежнему продолжали встречаться при любой возможности.

Знать–то я это знала, но видеть Сережкиных друзей мне никогда не приходилось. Он так ни разу и не взял меня с собой, да и рассказывал до обидного мало, как будто охранял эту заповедную территорию.

–А когда вы успели договориться?–у меня еще теплилась надежда, что это было давно, и что Сережка просто забыл мне сказать.

–Во вторник Генка позвонил, решили встретиться. Время как раз подходящее, а то потом закрутимся с делами и опять месяца на два.

Внутри у меня, шипя и разрастаясь, пополз пакостный холодок, – А в воскресенье, что?

–Наташка помочь просила. Надо мебель передвинуть. Ремонт у нее.

–Ремонт? А кого она еще просила?

–Да я не спрашивал. Знаю только, что Андрюха с Маришкой точно будут.

Это, уже ни в какие ворота!

Кузинская семья была патриархальной. Отец, мать, три старших брата, две тетушки с мужьями и детьми существовали мощным кланом, со своими привычками, традициями, с обязательными посиделками на праздники и подарками ко дню рождения. Раз в месяц у кого–нибудь из родственников устраивались семейные обеды, на которых полагалось хвастаться достижениями и обсуждать насущные вопросы. А, если у кого–нибудь, не дай бог, намечались заморочки, то Кузинская «мафия», вся, как один, кидалась спасать сородича.

Наташка так привыкла к этой коллективной ответственности, что, по–моему, не приняла в жизни ни одного самостоятельного, пусть даже и пустякового, решения. Прежде чем, что–то сделать, она должна была загрузить своей проблемой десяток человек, и при этом, каждому поведать, что думают об этом предыдущие. В конце концов, достав всех окружающих, она выбирала совет того человека, который четко и ясно расписывал ей как и в какой последовательности следует поступать.

Я чувствовала, что временами Наташка страдает от этого семейного «рабства». Может быть, именно поэтому она так тянулась ко мне, с детства привыкшей к принципу «моя жизнь–мои проблемы», но в реальности Кузина никогда не смогла бы так жить. Вот только зачем ей понадобился балаган с перетаскиванием тяжестей? Ведь ясно же, что в воскресенье понаедут родственники и не только мебель, но и стены запросто передвинут.