Мы оцениваем поступки других, примеряя их к себе. И если с точки зрения Винсента он был достоин всяческого презрения, то с моей – Флавия предала его первой, разболтав важные сведения Урм-ашу. А Винсент слишком ее любил, да и чувствовал себя чересчур виноватым, поэтому провел без малого три сотни лет в Долине и за это время ухитрился спасти от Сонной немочи духи ведают сколько человек. Весы его совести колебались непрестанно: должен ли он убить свою сестру, тем самым уничтожив и духа, и Долину? Должен ли он хранить ей вечную верность, бесконечное количество раз расплачиваясь за свой страх смерти и тем самым продлевая существование Сонной немочи? А потом в его реальности появилась я… И как-то получилось, что я стала для него более ценной, чем те жалкие крохи сестры, что еще не поглотил дух.
– Знаешь, – сказал Винсент, осторожно целуя меня в плечо сквозь ткань сорочки, – я все эти годы понятия не имел, как поступить правильно. Но теперь точно знаю. И жалею, что не сделал этого раньше. Я ведь видел ее лицо, когда мы вывалились в наш план бытия, и я попросту убил ее, заставив Урм-аша покинуть погибшую оболочку. Несколько мгновений до того, как Флавия превратилась в ссохшуюся куколку… Знаешь, Ильса, я впервые за долгие годы увидел на ее лице покой. Не злобу, не презрение, не циничную усмешку. Она ушла мгновенно и обрела то, чего не было для нее так долго.
Он улыбнулся в подступающих рассветных сумерках, и я наконец увидела покой и безмятежность и на его лице. Винсент отпускал прошлое, чтобы остаться только со мной.
Это была самая тихая свадьба в Филтоне. А потом Винсент отвез меня в Бреннен в легкой повозке, запряженной белыми лошадьми, и – на руках, не слушая поздравлений прислуги – отнес все в ту же башню. Хорошо еще, что лестница туда была достаточно широкой, потому что иначе Винсент в своем рвении точно пару раз стукнул бы меня головой о каменную стену.
Я не видела этой комнаты накануне, ночь пришлось провести в своей бывшей спальне, и поэтому, когда Винсент пинком растворил двери, не сдержала восхищенного возгласа: посреди стояла совершенно новая кровать, с резными изголовьем, с витыми столбиками, держащими балдахин из белого шелка. И белье было кипенно-белым. А вокруг кровати, в вазах, красовались сотни крупных пунцовых роз – точно таких, какие я видела рядом с нашим домом-в-снах. Так вот почему вчера он меня сюда не пускал!
– Тебе нравится? – Дыхание Винсента согрело лицо.
Я, ничего не отвечая, стянула с головы фату и бросила ее куда-то на пол.
– Где ты взял розы?
– Заказал. Еще три дня назад. – Все еще держа меня на руках, он наклонил голову еще ближе. – Я подумал, что тебе будет приятно.
– Поставь меня, – попросила я шепотом.
Розы будили воспоминания, от которых хотелось плакать – как плачут от счастья.
Почувствовав под ногами пол, я завела руки за спину и принялась расшнуровывать корсет.
– Ильса? Позволь мне?
Послушно повернулась, слушая бешеный стук собственного сердца. Потом – шорох шелка, и свадебное платье осело снежным сугробом к моим ногам. Прохладный воздух огладил плечи. Я осталась в воздушной сорочке на тоненьких бретелях. Глянула в глаза Винса: они показались почти черными из-за расширенного зрачка.
– Ильсара, – выдохнул он, притягивая меня к себе.
Я молча занялась его одеждой, хотя пальцы почти не слушались. Все кончилось тем, что рубашку он содрал с себя сам, бросив на пол, меня подхватил на руки, и мы уже вместе рухнули в кровать.
– Послушай, – прошептал он рвано, – не бойся. Я не…
– Молчи! – Я голодно впилась ему в губы.
И больше мы не разговаривали. Я и представить себе не могла, что это будет… вот так. Что буду извиваться под умелыми руками князя Долины, хныкать и просить еще. Ощущая его язык на своей коже, то, как он прикусывал чувствительную грудь, я как будто издалека слушала собственные стоны. Потом его рука скользнула по бедру, задирая сорочку, и я сама раздвинула ноги, приглашая. Винсент что-то простонал невнятное, закрывая мне рот поцелуем, подсунул ладонь мне под поясницу. Я вскрикнула, когда почувствовала его внутри себя, но это не было больно. Непривычно. И… приятно.
– Моя маленькая, – шептал он, – я тебя люблю, Ильса…
Он еще что-то шептал, но я не слушала. Привыкая к новым ощущениям, ловя ритм нашего единения, не думая больше ни о чем. И когда он нашел какую-то особенно чувствительную точку во мне, постепенно нарастающее напряжение вдруг схлынуло, омывая нас обоих горячими накатывающими волнами. Кажется, я кричала. Неважно. Все оказалось неважным и далеким, кроме нас двоих. Я запустила пальцы в его волосы, перебирая жесткие пряди, всматриваясь в ставшее таким родным лицо.
– Теперь ты – моя жена, – едва слышно выдохнул он.
Перекатился на бок, затем обнял меня и прижал к себе. Тело еще ловило отзвуки удовольствия, и я, зажмурившись, положила голову ему на грудь. Как сытая кошка.
– Мне нравится быть твоей женой, – прошептала, устраиваясь удобнее.
Винсент потянул на себя одеяло и укутал нас. Мы молчали. После такого и говорить не особо хочется. Просто быть рядом и слушать завывания ветра в печных трубах.