Позже, позавтракав, мы еще долго бродили по ярмарке. Хвала духам, Дэвлин больше не встретился, зато встретилось так много красивых и интересных вещей, что я замирала перед прилавками и витринами и все не могла побороть в себе стеснительность, не могла поверить в то, что все это я могу просто купить. В итоге мои запасы пополнились еще теплым зимним платьем, высокими ботинками, красивым рединготом. Я хотела купить еще шаль, но Аделаида запротестовала, объявив, что это просто стыдобище – покупать шаль, умея вязать.
– Но я не умею вязать шали, – пробовала возразить я.
– Ну так а я тебе на что? Научу!
Кроме того, я купила смягчающий крем для рук. Они хоть и не выглядели так ужасно, как в дни моего прибытия в Бреннен, но мозоли никуда не делись, а мастер Брист заставлял нас упражняться с тренировочным оружием – до водянок на сгибах пальцев. Аделаида еще сунула мне несколько кусков ароматного мыла и бутылочку мыла жидкого, которым, как оказалось, все приличные люди моют голову.
Ближе к обеду мы еще раз перекусили в небольшой кондитерской, и там я окончательно разомлела от ароматного кофе и сладких пирожных, похожих на белые башни в маленьких корзиночках из песочного теста. Все было просто замечательно, и я… несмотря на то, что ночью обещал прийти Винсент, я даже не мечтала, чтобы скорее наступил вечер. Ярмарка походила на сказочную страну, которую не хотелось покидать.
Потом Аделаида и Габриэль все-таки зашли еще в одну лавку, посмотреть украшения, а я осталась с Альбертом на улице. Мы встали ближе к стене дома, чтобы нас не толкали.
– Это надолго, – тут же объявил Альберт и аккуратно поставил покупки себе под ноги. – А ты чего не пошла выбирать? Я бы вас тут подождал.
Я грустно покачала головой. Как ему объяснить, что я… все еще не привыкла не то что тратить деньги для собственного удовольствия, а вообще к тому факту, что у меня они вдруг есть и никто не отберет.
– Ну не печалься, – сказал он, улыбаясь привычно-криво, – тебе ли печалиться, Ильса?
И тут… я и сообразить не успела, что происходит. Альберт стремительно сделал шаг, сокращая разделяющее нас расстояние, быстро огляделся и, обхватив меня, прижал к себе. Совсем не по-дружески, нет. Я ойкнула, когда его рука опустилась ниже поясницы и попросту сжала мою ягодицу.
Духи, Альберт, зачем? Почему ломаешь то хорошее, что было между нами?
И вот так, глаза в глаза, я смотрела на него с болью и непониманием, и так хотелось спросить: «А как же Габриэль?» – но горло словно сжали невидимым обручем. А он… наклонился к моему лицу и смотрел насмешливо, с прищуром, как будто все это не более чем игра. Но со стороны могло показаться, будто мы сейчас начнем целоваться.
– Ильса-а-а-а, – протянул тихо, – что молчишь?
Но мне только и оставалось, что молчать, потому что слов просто не было. Я не знала, что сказать человеку, который все это время вел себя со мной безупречно и благородно, который вроде как питал чувства к моей подруге, а тут…
Я не сразу сообразила, что он больше не смотрит мне в глаза, а уставился куда-то за мою спину. Кожей, всем телом почувствовала странную вибрацию воздуха, низкую, от которой волосы дыбом становились, а в груди все натянулось, как струна. Что-то… происходило за моей спиной, но мне не дали рассмотреть. Альберт внезапно отпустил меня, быстро попятился. Мне показалось что он даже слегка побледнел. А вибрация прекратилась, сразу же, как Альберт убрал руки, и я оказалась на свободе.
– Эх ты, – он через силу усмехнулся, – ну кто бы сомневался, что ты ввяжешься не пойми во что. Да не смотри ты так, больше я тебя и пальцем не трону. Мне моя жизнь дороже.
Он отвернулся, а я окончательно впала в ступор. Что это было, только что? Что за странные объятия? И не менее странные слова?
– Не надо так со мной, – только и сказала, опуская голову, – я не заслужила.
– Мне просто стало интересно, кто разбил голову тому борову. – Альберт быстро провел ладонью по лбу, как будто вытирая пот.
Мы помолчали, а затем Альберт проговорил:
– Видимо, тот самый знакомый, за которым ты погналась в толпе. Ильса, будь осторожна. Как я уже говорил, я не слишком хороший человек, но… Понимаешь,
Он вдруг запнулся, махнул рукой и умолк окончательно. Больше не сказал ни слова до тех пор, пока из лавки не вышли чрезвычайно довольная Габриэль и совершенно умиротворенная Аделаида.