А высоко в небесной сини на юг тянулся клин диких гусей, зовя с собой и навевая легкую и светлую грусть.
Солнце взошло недавно, выкатилось наливным яблоком из дымки, клочья тумана съеживались, оседая на траве росой, и снова и снова гоготали в небе гуси. Было прохладно, и я поначалу ежилась, до тех пор, пока Аделаида не укутала меня половиной своей шали.
Я вертела головой, и в душе постепенно просыпалась радость – оттого, что, наконец, появилась возможность побывать еще где-то, за пределами Бреннена, и оттого, что вокруг все так величественно-красиво. А может быть, отогревшись в шали подруги, несмело поднимало голову предчувствие, что, хоть Винсент и не появлялся более, но еще ничего не закончено – а все только начинается. Глядя в спины Альберта и Габриэль, я видела, что они переговариваются друг с другом, при этом их лица так сильно сближались, почти соприкасаясь, и я начинала лениво размышлять о том, что наверняка у них какие-то чувства, хоть и прячут их старательно, и что, если бы Габриэль не была сноходцем, то они бы с Альбертом могли и пожениться. И тут же одергивала себя: если бы Габриэль не была сноходцем, она никогда бы не встретила Альберта, а вышла бы замуж за старого маркиза, и потом как-нибудь, уподобившись моей матери, от отчаяния бы завела молодого любовника.
- Вот видишь, - наконец сказала Аделаида, - а ты не хотела ехать. Хорош сохнуть по нему.
Ее слова вырвали меня из того состояния сонного счастья, в котором я находилась. Я осторожно поглядела в лицо Аделаиде – круглое и такое доброе.
- Я… не сохну ни по кому.
- Да ладно, - она покачала головой, - по тебе видно, что ты постоянно о ком-то думаешь. Как в полусне ходишь. Знаешь, я никогда не спрашивала тебя, да и не мое это дело, но… это ведь не кто-то из Бреннена? Кто-то извне?
Я невольно прижалась к теплому боку Аделаиды. Снова сделалось больно. Зачем она мне напомнила? Но, верно, все же надо было с кем-то поделиться, тем более, что больше не было никаких сказочных снов.
- Знаешь, - сказала тихо, - это выглядит странно, но… Он был из моих снов.
- А теперь сны ушли? – уточнила она.
Я кивнула.
- Ну и хорошо. Сны – это обман, Ильса. Не надо им верить. А если он ушел, то и к лучшему. Будет и другой, только уже настоящий.
Она ни капельки не смеялась надо мной, и поэтому, все также завернувшись в край большущей шерстяной шали, я положила голову ей на плечо. И как-то стало спокойнее.
…Когда мы стали подъезжать к Филтону, дорога, что извивалась впереди змеей, влилась в королевский тракт, прямой и широкий как спинка трона. И там уж стало не до любований красотами осени: тракт был людным, здесь скрипели медленные и груженые телеги, по обочинам просто шли крестьяне. Очень редко пролетала мимо легкая двуколка, и тогда я успевала заметить кокетливо повязанный бант, дорогой сюртук нараспашку, край подола пышной юбки, в рюшах и тесьме. Простого люда было куда больше. И все они что-то тащили в Филтон, как я поняла, именно на ярмарку.
Обернувшись, Габриэль мне подмигнула. А я заметила, что Альберт держит ее за руку, но при этом они сидят так, словно между ними ничего и нет.
- Ильса, я как-то была в Филтоне. – крикнула Габриэль, чтобы перекрыть весь гомон большого тракта, - я тебя отведу в лучший магазин белья. В конце концов, тебе семейство ар Мориш отщипнуло золотишка… И сегодня ты поймешь, как иногда полезно для здоровья и нервов потратить немного денег!
Я невольно улыбнулась. Пожалуй, она права. Я до сих пор понятия не имею, как это – просто что-то себе купить…
Филтон оказался, на мой взгляд, просто огромным, распластанным по земли во все стороны, точно большое глиняное блюдо. Дома сплошь были одноэтажными, они лепились друг к другу так, что лишь в некоторых местах можно было увидеть узкие щели, черные и грязные. Улица – та, по которой мы ехали – была широкой и мощеной брусчаткой, а от нее во все стороны разбегались узенькие кривые улочки, такие узкие, что крыши домов почти сходились над ними.
Потом, уже перед центральной площадью, началось такое столпотворение, что Альберт предложил нам пройтись пешком, пока он найдет местечко, чтобы привязать лошадей, что мы и сделали. И уже потом, шагая вдоль низких окон, я услышала, как Габриэль, хихикая, сказала:
- Ну надо же, такой крошечный городишко, а столько народу.
А я-то уверилась, что Филтон – большой…
Народу было в самом деле очень много, самого разного, толпа - пестрая, как рысья шкура: тут вам и наряженные купчихи, и толстые лавочники, у которых пузо выпирает меж пол сюртука, и визжащая суетливая детвора, и деревенские, явно приехавшие на ярмарку, и неприятного вида оборванцы с липким взглядом, от которого по коже бегут неприятные мурашки. Чтобы не отстать и не потеряться, я вцепилась в локоть Аделаиды, она, в свою очередь, держалась за Габриэль, которая, судя по всему, бывала здесь раньше, а потому уверенно вышагивала вперед, и даже пару раз свернула, почти не задумываясь.