Князь мертвецов-2

— Вот-вот, не делайте этого, голубчики, не стоит… Что касается арестантов, за которых вы так ратуете, господа сыскари… вы не слишком-то меня убедили! Я по-прежнему полагаю, что сор из избы выносить только во вред, потому открытого процесса не будет. Но… готов пойти навстречу как… Кровным потребностям… — губернатор снова мазнул взглядом не по Урусову, а по Мите. — Так и чувству долга и чести… И дать вам время на допросы, исследования, что вы там делаете… Арестантов — обоих — перевести в тюрьму и держать под надежной стражей, а не как в участке вышло! — он грозно поглядел на отца, на что тот ответил поклоном. — И проследите, чтоб соплеменники господина каббалиста не вздумали бузить, а то знаю я их! Любые сборища или иные выступления что у тюрьмы, что в еврейском квартале разгонять нещадно! А паче у кого из них обнаружится оружие — немедля под арест! Оставленных в степи големов пусть их хозяева вернут в город — есть же там у них еще каббалисты?

Если бы Митя все время не наблюдал исподтишка за Лаппо-Данилевским, то ничего бы и не заметил — так быстро тот взял себя в руки! Но сейчас он увидел мгновенно исказившую лицо помещика гримасу — разочарования, лютой ненависти и одновременно какой-то совершенно несвойственной тому растерянности. Даже вроде бы испуг мелькнул, и тут же лицо его снова сковала маска невозмутимости.

Зато Мелков тут же заорал, будто его под столом ногой пнули:

— Неужели вернете этим христопродавцам их глиняных кукол?

На что получил строгий взгляд губернатора:

— Не сразу, но в конечном итоге придется — мы же хотим, чтоб чугунка была достроена? А пока что… пусть загоняют големов на тюремный двор? Подержим, а они пускай дрожат пока: вернем, не вернем, или до суда оставим как доказательство… У нас, вон, господин Лаппо-Данилевский на центральных улицах фонари поставил, пусть господин Карпас и иные из еврейской общины переулками озаботятся!

«Кровные по-разному понимают пользу дела… и всегда уверены в своей правоте… но им вполне можно подсунуть и другою пользу и правоту, если предложить хотя бы парочку весомых аргументов — а еще десяток они потом и сами подберут!» — с облегчением подумал Митя. Почему-то он чувствовал ответственность за Пахомова и каббалиста. Нет, он ни мгновения не жалел, что поднял тревогу и этих двоих поймали — в глубине души жила твердая уверенность в правильности каждого совершенного действия. Но то дело уже закончено, и пришло время следующего, в котором повешенье простым приказом губернатора, возглавлявшего и войска, и суд переведенной на военное положение губернии, казалось неправильным. А значит, такого не должно случиться.

— Как скажете, ваше превосходительство. — кротко согласился отец, опуская глаза, чтоб не виден был их торжествующий блеск.

— И, Аркадий Валерьянович… Когда ваши свойственники приедут… Озаботьтесь, чтоб они не обминули визитом наш дом. Супруга наверняка бал дать захочет. — озабоченно сказал губернатор. — И сами, вместе с Митей вместе извольте быть. У нас ведь, знаете ли, тоже гости! Может даже, одновременно с Белозерскими прибудут. Племянницу супруги моей, Леокадии Александровны, ждем. Прелестное дитя Мокошевой Крови. Для бала она еще мала, но в виде исключения, и ежели кавалер для нее найдется… — губернатор многозначительно посмотрел на Митю, а тот почувствовал, как у него холодеет в груди.

Племянница! Он совершенно забыл о племяннице, а она, оказывается, едет!

Урусов многозначительно откашлялся.

— Приступайте, господа! — обрывая светский разговор и вновь становясь властным хозяином губернии, скомандовал Дурново.

[1] Об этом в книге «Фабрика мертвецов»

Глава 17. Навстречу восхитительному дню

Митя со вкусом потянулся и тут же зарылся в перину поглубже. После двух бессонных ночей подряд, спокойный сон вместо драк, гонок то на драккарах, то на автоматонах, перестрелок, големов и восставших мертвецов — и даже без ночных кошмаров! — дарил полнейшее и незамутненное счастье. Он перевернулся на спину, натянул перину до самого носа и уставился в потолок, на котором лениво играли солнечные блики. Даже не выглядывая в окно он знал, что улица сейчас словно залита золотом — листья на деревьях переливаются всеми оттенками, от лимонно-желтого до густо-багряного, и сверкают на ярком и даже теплом осеннем солнце. А в Петербурге в это время уже дожди, промозглый холод, так что зуб на зуб не попадает, и ветер с Невы. В Петербурге он бы уже встал, вымылся и занимался ногтями: подрезать, почистить, отполировать специальной щеточкой. Ногтям приходилось уделять особенное внимание — у человека comme il faut идеальными должны быть ногти, манеры и французское произношение, но манеры и произношение не портятся от гребли, а ногти — весьма и весьма! Потом бы уложил волосы, оделся, тщательно продумывая каждую деталь дневного туалета, долго вывязывал шейный платок перед зеркалом, спустился вниз, трепеща от страха и возбуждения — пришли ли ему хоть какие приглашения, и если пришли — то куда, от кого, и достаточно ли они comme il faut?