Что пусть богатый, но обычный помещик и один из многих гласных городской думы, делал в кабинете губернатора, когда туда срочно явился отец с главами полицейских ведомств, было непонятно, но губернатор Лаппо-Данилевского оставил и остальные вынуждены были промолчать, а Мелков так и вовсе льстиво улыбался. Вот кому следовало бы родиться оборотнем — был бы у него хвост, было бы чем вилять.
— Но уж сейчас, после его мученической смерти от рук инородцев, можно было бы проявить… приличествующую сдержанность. — продолжал Лаппо-Данилевский. — De mortuis aut bene, aut nihil.
— …nisi verum[1]. — не поворачиваясь, бросил отец, и продолжая глядеть только на губернатора, продолжил. — Однако мне многое показалось странным в этом деле о вечеринке, и я воспользовался их поднадзорным положением, оставив этих двоих под стражей в участке для дальнейшего разбирательства.
«Хорошо, что Ингвар не слышит.» — меланхолично подумал Митя.
— По жандармскому ведомству эти двое давно под подозрением. Я уверен, что у них где-то тут подпольная типография. И за зимними волнениями вокруг рабочих бараков наверняка стоят они! — Богинский стиснул холеные руки в кулаки.
«А того, что в бараках попросту мерзко — недостаточно?» — Митя вдруг захлестнуло чувство острой неприязни к ротмистру, изрядно удивившее его самого.
— В участке на ночь оставались четверо заключенных. Городовой на посту у камер, городовой в самом участке, и третий в сторожевой будке.
— И как вся эта разношерстая публика оказалась у железной дороги? — проворчал губернатор.
— Простите, ваше превосходительство, за вмешательство… — вкрадчиво начал Лаппо-Данилевский. — Но хотелось бы сперва понять, а как там очутился сам Аркадий Валерьянович? Нагнать убийц проклятых, когда те еще теплые трупы тащили прятать — за такое орден давать надобно, Станислава, к примеру! — голос Лаппо-Данилевского прозвучал с такой издевательской восторженностью, что у Мити аж во рту кисло стало.
— Так есть у него Станислав! — заверил Потапенко.
— Ну так Анну, можно даже сразу первой степени — за чудеса! Чтоб эдак настичь негодяев, выехать Аркадий Валерьянович должен был не иначе как одновременно с убийством. Как такое может быть?
— А и правда? — тихонько пробурчал себе под нос Шабельский.
«Я — светский человек. — мысленно убеждал себя Митя. — Я не дрогну, я не позволю себе показать, что нечто меня смущает или задевает.»
— Резонный вопрос, Иван Яковлевич, однако полицейская работа такова, что не всегда мы можем открыть, откуда получаем свои сведения — если, конечно, хотим получать их и впредь. — покачал головой отец.
«Я — светский человек…» — продолжал мысленно приговаривать Митя, чтобы не воззриться на отца с негодованием — его к полицейским осведомителям прировняли? Возмутительно!
— Но позвольте… — начал Лаппо-Данилевский.
— Позволю. — вмешался губернатор. — В смысле, умолчать позволю. Да и никаких чудес я не вижу… — он скользнул взглядом по Мите. — Разве что дальность и впрямь — совершенно удивительная, как и интерес ко всяческим убийствам… хотя тут понять можно… Так что пусть уж полиция хранит свои тайны, господа. Ради раскрытия тайн иных, противузаконных.
— Так может и у Ждан Геннадьевича были полицейские тайны! — вмешался Мелков.
— И потому он, вопреки моему приказу, велел городовым выпустить арестантов?
— Никак он не мог приказать! — довольно опроверг его слова Мелков. — Вы его выгнать изволили, бедный наш полицмейстер и не полицмейстер уже был вовсе! Так что городовые не должны были его слушаться! — и с торжеством огляделся.
— Хорошо, предположим, приказы отдавал кто-то из городовых. Или даже кто-то из арестованных. — с покорной иронией согласился отец. — Факты таковы, что все они оказались на недостроенных железнодорожных путях разом с ящиком взрывчатки.
— Инженер Пахомов угрожал бомбой моим уланам! — возмущенно вмешался Шабельский.
— Тогда и вовсе все ясно! — снова влез Мелков. — У них там на чугунке взрывчатки — на каждом шагу! Вот ее и использовали для преступного умысла!
— Какого, собственно, умысла, Феофан Феофанович? — тихо спросил отец.
— Ну как же… убиения… государевых офицеров… православных…
— И каким же образом эти самые… офицеры… оказались на строящейся чугунке? — отец зажал один палец. — Ночью? — он прижал второй палец. — В компании уголовников? — третий палец. — Со взрывчаткой вовсе не того образца, что на чугунке используется, а наоборот, в точности похожей на столь любимые господами нигилистами самодельные бомбы. — отец прижал и четвертый палец.
— Как арестованные это всё объясняют? — отрывисто спросил губернатор.
— Утверждают, что полицмейстер и его присные привезли эти самые бомбы, чтоб взрывать строительных големов. Обнаруженные возле насыпи останки големов это подтверждают. Вполне вероятно, также собирались убить инженеров и каббалиста, а наутро как ни в чем не бывало вернуться в участок и вернуть заключенных. И никто б их ни в чем не заподозрил!
— Раньше гнать надобно было, попустили вы, Аркадий Валерьянович, не в обиду вам. — гулко вздохнул простодушный Потапенко.