Князь мертвецов-2

— Я — ведьма Шабельских, для того рождена и от предназначения своего не бегаю. — она окинула Митю исполненным сарказма взглядом.

У, ведьма…

— И Шабельские более не нуждаются ни в каких гнедых! У нас теперь такие кони будут, что из самих императорских конюшен приезжать станут! И платить не серебром, а золотом! Засим позвольте откланяться. Мою долю ценных бумаг пришлёте с нарочным. — она повернулась на каблуках, махнув подолом и под руку с отцом горделиво направилась прочь.

Красный от негодования Шабельский что-то бурно и нервно ей выговаривал.

— Как полагаете, может ей стоит сказать, что в ближайшее время у нее не выйдет скрестить пойманного ею фоморского кельпи с тем загнанным гнедым? — глядя ей вслед, спросил Йоэль.

— Потому что кельпи — не кобыла, а жеребец?

— У кельпи это не имеет значения, они же — вода. Кем захотят, тем и будут. Просто это не кельпи. Те — речные, а от коня соленые брызги летели. Это мог быть эх-ушкье, но тогда бы мы с милой барышней не беседовали — они людоеды. Так что агиски. — и отвечая на Митин взгляд, пояснил. — Они как раз от Самхейна до Йоля по полям бегают, скот жрут.

— Конец бедняге гнедому. И новой лошадиной породе — тоже. — криво усмехнулся Митя.

— После Йоля у нее был бы шанс.

Митя еще подумал и покачал головой:

— Не говорите. Не стоило им вот так грубо отказываться от предложения Истинного Князя.

Ингвар посмотрел на Митю возмущенно, а Йоэль лишь криво усмехнулся:

— А вы мерзавец, ваша светлость. — не понять, с одобрением или осуждением сказал он.

— Хоть кого-то не приходится в этом убеждать!

Глава 31. Финал, но не конец

Карета, присланная за князьями Белозерскими, подъезжала к Екатеринославу. В душе главы рода, Кровного Князя и генерала от артиллерии Сергея Белозерского кипели нетерпение, вкупе с сильнейшим раздражением. Как тут не злиться? Билеты на чугунку они до самого Екатеринослава брали, а тут оказалось, что на полпути между местечком с названием Хацапетовка и губернском городом рельсы обрывались прямиком в поле… хотя и отнюдь не чистом! А наоборот, изрытом канавами, засыпанном щебенкой, и поверху размытом дождями. Вокруг гремела стройка, звенел металл и бухали ножищами глиняные големы. Выглядели те не очень хорошо — будто по ним из орудий лупили! — но дело свое исполняли. На только выпустившегося из Михайловского училища двоюродного племянника Санечку впечатление произвели поистине сокрушительное. Санечка немедленно полез знакомиться с командовавшим глиняными великанами молодым каббалистом, а еще через пару минут тот уже осведомлялся не та ли они родня, что ожидают в «доме на Тюремной». Дальнейшие переговоры установили, что «дом на Тюремной» — это дом зятя, Аркадия Меркулова, после чего багаж Белозерских были нагружены на одного голема, а сами они усажены на плечи остальных — и буквально в пару десятков шагов глиняные громадины преодолели жидкую строительную грязь, доставив их к присланной местным губернатором карете.

Счастье Санечки превысило человеческие пределы.

— Аркадию Валерьяновичу с Дмитрием Аркадьевичем кланяйтесь, скажите, Шмуэль Бенционович привет передает. — каббалист приподнял шляпу, и гордо уехал на плече голема, а князь Сергей почувствовал, как брови его сами собой взбираются на лоб. Любопытно…

Ехали быстро, но для пятерых карета все равно оказалась тесновата, и троюродный кузен Алексис, в котором Кровь Зимы преобладала над кровью Смерти, перебрался к кучеру на козлы. А через пару верст дороги туда уже мечтали перебраться все, потому что в карете они все равно остались впятером — сам князь Сергей, его младший брат Константин, племянник Николя, выглядевший типичным гвардейцем даже в штатском, Санечка и… напряжение! Напряжение лежало посредине, оно занимало все диваны разом, и казалось, выталкивало из кареты людей.

— Дмитрий Аркадьевич, право же… Избалованный мальчишка, не знающий ни долга, ни чести. — процедил кузен Николя. — Знаете, кто его кумир? Меньшой князинька Волконский, фат, пшют гороховый…

— Вот именно, мальчишка, которому едва исполнилось шестнадцать.

— По мальчишкам видно, что из них вырастет. — непримиримо отрезал Николя. — Я в его возрасте…

— Жег себе пальцы на огне, чтоб доказать свое мужество. — обронил князь Сергей.

— Вот именно! — с гордостью подтвердил Николя. — И выдержал же!

— Николенька у нас до сих пор полагает, что самому себе пальцы жечь и впрямь есть доказательство твердости воли… а не дурости беспросветной. — рассеяно обронил князь Константин, сквозь отдернутую шторку кареты глядя наружу. И не обращая больше внимания на вспыхнувшего злым румянцем Николя, высунулся в окошко. — Эй, любезнейший! А что у вас тут такое?