Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Однажды пригнали большую партию полонённых, которых Кончак должен был справедливо, по его разумению, поделить между своими родами. Несчастные жались друг к другу, чтобы хоть немного согреться. Среди них выделялся мужчина лет сорока пяти. Он был без шапки, без верхней одежды, в одной рубахе, на ногах — непривычные для славянина половецкие стоптанные чирики; окладистая борода и волосы взлохмачены, покрыты инеем, левый глаз заплыл синяком, на разбитой губе запеклась кровь. Он дрожал от холода, как сухой лист. Ночной мороз, безусловно, доконает его! Да и дотянет ли он до ночи?

Сколько раз ни проходил по двору Ждан, то с охапкой дров, то ещё по какой надобности, каждый раз сжималось сердце: замерзает человек, на глазах погибает!

И он отважился: проскользнул в каморку, где у попа была кладовая, а теперь ханский повар стал полновластным хозяином и куда посылал иногда юношу то за одним, то за другим, снял с жердины старый потёртый кожух, не приглянувшийся половцам, такую же шапку-бирку[12]. Быстро вытащил из сундука стоптанные, но ещё целые сапоги, завязал всё это в старую рясу и, выбрав момент, когда стража не могла его заметить, проскользнул к гурьбе пленников и ткнул узел бородачу в руки.

— Одевайся, а не то замёрзнешь!

Невольники быстро их обступили, чтобы не видела стража. Старик натянул на себя кожух, шапку, разорвал на онучи рясу, обулся.

— С-спасиб-бо, хлопец, — не сказал, а отстучал зубами. — Ты кто будешь?

— Меня Жданом кличут.

— А меня Самуилом… — и замолк.

На подворье в сопровождении нескольких беев и хана Туглия въехал Кончак. Он замёрз и был гневен. Видимо, ещё один штурм Дмитрова потерпел неудачу.

Конюшие придержали его коня. Хан тяжело спрыгнул на землю и, опустив голову, ни на кого не глядя, направился к хате. Но вдруг из гурьбы пленников навстречу ему выступил Самуил и преградил дорогу.

— Х-хан Кончак! Х-хан К-кончак! — процокал зубами и низко поклонился. — Дозволь слово молвить!

Кончак злобно взглянул на него, но остановился.

— Ты кто?

— Я киевский к-купец… Самуил… Н-не узнаешь?.. В позапрошлом году я привозил т-товары в твою з-землю, хан… На Тор…[13] И никто никогда меня н-не трогал… В-ведь купцов нигде не трогают… А тут твои люди разграбили мой обоз, с которым я шёл в Северскую землю, возчиков перебили, товары и коней забрали, а меня разули, раздели и сюда притянули на аркане.

Кончак, видимо, не всё понял, наморщил лоб, выпятил подбородок. Заметив Ждана, кинул ему нетерпеливо:

— Что говорит этот урус? Чего он хочет от меня?

Ждан быстро перевёл.

Кончак с любопытством глянул на купца.

— А и вправду, мне твоё лицо припоминается… Погоди, погоди… Это у тебя мои дочери покупали монисты, мыло, льняное полотно и разное узорочье?[14]

— Так, так, хан, у меня, — обрадовался Самуил. — Такие красавицы… кареокие, чернобровые!

— Я предпочёл бы, чтобы у меня было больше сыновей, — усмехнулся Кончак и, снова помрачнев, добавил: — Я никогда не трогал купцов, даже всегда проявлял к ним доброжелательство. Поэтому я освобождаю тебя из-под стражи и приглашаю к себе на ужин. Вот Ждан проводит… Там и поговорим. Мне нужно тебя кое о чём расспросить…

И быстро пошёл к хате.

Когда Самуил в тесной, но тёплой кухне немного отогрелся, умылся и расчесал волосы и бороду, Ждан повёл его в светлицу. Здесь за столом уже сидели ханы Кончак и Туглий, сын Кончака — Атрак, названный так в честь своего деда' и ещё несколько беев. Кончак указал на свободную скамью недалеко от себя.

— Садитесь! — кивнул купцу и Ждану и запустил крепкие зубы в жареную баранью лопатку. — Ешьте.

Все были голодны и долго молча жевали. А когда насытились, Кончак спросил:

— Согрелся, купец Самуил?

Самуил вытер усатый рот полою кожуха.

— Благодарю, хан, — согрелся… А то думал — пропаду.

— Где же тебя мои люди перехватили?

— На Удай-реке, возле Прилуки.

— Куда ты направлялся?

— В Путивль… Вёз женские украшения, одежду, соль… И всё пропало… Прикажи, хан, пусть твои люди вернут мне моё имущество!

— Чего захотел! Поди теперь узнай, где оно!.. Э-э, Самуил, что с воза упало, то пропало! Так ведь урусы говорят? Благодари судьбу, что сам живым остался…

— Я и благодарю.

— Вот и хорошо… А теперь скажи мне, не видал ли ты, когда ехал из Киева, князей с дружинами?

Самуил медленно поднял голову, пристально посмотрел в глаза хану.

— А как же, видел.

— Где?

— Стоят за Альтой.

— Кто именно?

— А кто?.. Великий князь киевский Святослав, великий князь земли киевской Рюрик, князь переяславский Владимир да князь черниговский Ярослав… Похоже, ещё кого-то ожидают.

— Неужели до Киева дошла весть, что я Сулу перешёл?

— До меня не дошла, иначе я бы назад повернул… А вот дошла ли до князей, того не ведаю…

— Однако, они для чего-то стоят, — задумчиво произнёс хан Туглий. — Не прогулять же коней вышли!

Кончак насупился. Мохнатые черные брови сошлись на переносице, как две грозовые тучи. Грубое твёрдое лицо потемнело ещё сильнее. Видно было, что он раздосадован неожиданным известием и не на шутку им взволнован.

Туглий не унимался: