Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

- Нападут… Кончак одним глазом спит, а другим Русь видит и зубы на неё точит! Недавно стало доподлинно известно, что хочет он зимой со всем половецким войском захватить Переяславскую и Северскую земли до самого Сейма, людей наших посечь или в полон забрать, а самою землю сделать своей. Чтобы ставить на ней свои вежи, чтобы выпасать на ней свои табуны…

- Проклятый душегуб! Убивец! Выродок! - послышались голоса.

Владимир поднял руку.

- Вот потому я и прибыл к вам. Всех, кто крепко держит меч, кто умеет стрелять из лука, поражать ворога копьём, должны идти в войско. А кто ещё не научился, тот обучится этому у бывалых воинов!

Ждан выступил вперёд.

- Вербовчане все пойдут, княже! Ибо очень сильно пострадали они от половцев, и великая скорбь и жажда мести взывают к этому! Нас немного, оружия и коней у нас маловато, но будь уверен, князь, жизни своей не пожалеем, только бы отплатить как надо за свои беды и перекрыть ворогу путь на родную землю!

- За оружием и конями дело не станет: оружие возьмёте в моих кладовых, а коней - из моих табунов!

- Тогда, как настанет время, только дай нам знать, и мы немедля прибудем к тебе в Путивль! - твёрдо сказал Ждан и обратился к односельчанам: - Так ли я говорю?

Вербовчане единодушно поддержали его:

- Так, так! Все выступим на поганых! Не пустим супостатов на свою землю!

Лицо Владимира прояснилось, распогодилось: его небольшая волость выставит, как он обещал отцу, целый полк в тысячу воинов! Не столь много, как отец или старый Всеволод, но всё же целый полк! И ему не стыдно будет в своём золотом, блестящем на солнце шлеме, стать впереди под цветистым княжеским стягом.

2

Примерно в те же дни, когда юный Владимир Путивльский объезжал свою волость, киевский гридень Кузьмище вместе с сотней преодолевал нелёгкий путь из Киева до города Лубна на Суле.

Получив известие от лубенского посадника Мотыги о том, что Кончак готовит большой зимний поход на Русь, Святослав снарядил на ничейную землю между Сулой и Ворсклой сторожевую сотню.

Выехав из Киева рано в среду,- обоз в субботу вечером уже въехал через перекидной мост в Лу бен. Пока воины распрягали коней и устраивались на ночлег, Кузьмище поспешил к своему земляку и другу - посаднику Мотыге, постучал рукоятью меча в крепкие дубовые двери и, как только они открылись, шагнул внутрь хором.

В хорошо натопленной горнице, освещённой восковой свечой, сидели двое: сам посадник, плечистый рыжебородый толстяк, да кареокий смуглолицый юноша, лицом и одеждой похожий на половца.

- Вечер добрый, друже! Неужто не признаешь? - пробасил вошедший.

- Кузьмище! Никак не ждал! - воскликнул Мотыга и, вскочив с лавки, кинулся обнимать дорогого гостя. - Ты один или с князем?

- Один, с сотней воинов, - сдержанно ответил Кузьмище, с подозрением оглядывая незнакомца, прислушивающегося к их разговору.

- Что же тебя привело сюда?

- Твоя весть, друже…

- Про Кончака?

- Угу, - мрачно прогудел Кузьмище, недовольный тем, что Мотыга при каком-то постороннем расспрашивает его о том, о чём не всем можно знать. Не дождавшись от Мотыги объяснения, кто его гость, он спросил прямо: - А кто это сидит у тебя? Не половец ли часом?

Мотыга захохотал.

- Ну и глаз у тебя! Действительно, половец, но не такой, как другие. Именно он принёс известие о намерениях Кончака. При нём можно не таясь говорить обо всем. Его зовут Овлур, то есть Лавр по-нашему. Он - крещёный половец. И, как я уже сказал, совсем не такой, как все они там.

Повесив кожух и баранью шапку на дубовый колышек в стене, Кузьмище сел к столу, внимательно приглядываясь к юноше, смущённому его появлением и притихшему от его рокочущего баса.

- Так что же в нём необычного?

Мотыга налил гостю кружку медовой сыты, подвинул деревянное блюдо с варёным судаком и хлебом.

- Овлур необычен тем, что он, хотя и половец, а наш с тобою земляк по матери и даже близкий твой родич, как я теперь узнал.

Кузьмище осушил кружку и, удовлетворённо Крякнув, кинул в рот немалый кус хлеба с судаком.

- Что-то не припомню такого родича, - покрутил головой, работая могучими челюстями, как жерновами.

- Я тоже не сразу признал в нём земляка, - ответил Мотыга, снова наполняя кружку. - И не сразу поверил тому, что он рассказал. Сначала даже подумал, что это половецкий лазутчик. Хотел его бросить в яму. И только когда он сказал, что его мать переяславка, а сам он христианин, я пристальнее пригляделся к нему. «Откуда же твоя мать?» - спросил я. «С Баруча.»[78] Я чуть не подскочил на лавке: ведь я тоже родом с Баруча!…

Кузьмище поперхнулся и вытаращил на Овлура черные глазищи. Он был так поражён и удивлён последними словами Мотыги, что перестал жевать.

- Так твоя мать и впрямь из Баруча? - переспросил он юношу.

- Из Баруча, - ответил тот. - Её взял в полон при нападении половцев на Переяславщину мой отец Ториат, тогда ещё совсем молодой воин.

- И давно это было?

- Мне сейчас девятнадцать, а я у неё один… Значит, где-то лет двадцать назад…