Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

- Ойе, ойе! Правильно! - закричали ханы. - Слава хану Кончаку! Слава внуку Шарукана!

Кончак и глазом не повёл, хотя радость распирала его грудь. Наконец-то достиг он верховной власти! Долгий и нелёгкий это был путь - и вот сегодня всё Половецкое поле кричит: «Слава!» в его честь, отдаёт всю свою военную силу в его руки.

Он понимает, что должен быть благодарен Кобяку и его безрассудству за сегодняшнюю власть над всей Ордой. А грядущая победа над урусами будет принадлежать только ему и больше никому! И она усилит и утвердит владычество над Дешт-и-Кипчаком за ним, а может, и за его наследниками.

Он поблагодарил ханов за согласие с ним, за добровольно вручённую ему верховную власть и на радостях велел подать пьянящее красное вино, привезённое сугдейскими купцами из далёкой Куль-Обы.

2

В юрте становилось душно. Настя откинула шерстяное одеяло, провела рукой по лицу, словно сгоняя сон, и зевнула, раздумывая, вставать или нет. Вставать не хотелось.

Снаружи давно уже солнечный летний день, а в юрте стоят густые сумерки, колышутся мрачные тени. Сюда через двойной войлок проникает совсем немного приглушенных звуков шумного половецкого стойбища - разве что иногда донесётся детский плач или далёкий топот коней. Тишина, покой здесь, и любимой жене хана Туглия никак не хочется вставать и погружаться в беспорядочную, несуразную суету чужой и ненавистной жизни.

За три года неволи Настя привыкла к роскоши, сытости и безделью, так как она была не рабыней, как другие её соотечественницы, а катуной[73] хана. Однако к чужбине так и не привыкла. Детей от хана не имела и жила только для себя: в грош не ставила ни своего старого мужа, который лебезил перед ней и чуть ли не на руках носил, ни его род, ни всю половецкую орду. Пользуясь слепой любовью Туглия, она делала все, что хотела, и он ни в чём ей не перечил. Имела красивую одежду, золотые украшения, вкусную еду и вдосталь времени для сна, разглядывания себя в бронзовом зеркальце или для пустой болтовни со своими рабынями-землячками.

Она решила не вставать. Прислушалась к стрёкоту степного сверчка, что вёл свою бесконечную песню где-то под ковром. Здесь и сверчки не такие, как дома. Домашние жили за печкой и тихо убаюкивали: сюр-сюр… А тут голосистые, как петухи, заведут свою песню - не уснёшь.

Не заинтересовал её и приезд многих ханов, о чём ночью рассказал ей Туглий, тоже мне невидаль - ханы. Стоит ли ради этого вылезать из мягкого ложа и выскакивать из уютной юрты? Мало ли она их перевидела за эти годы? Такие же кочевники, знающие только своих коней, овец, скотину, как и все другие, разве что более сытые, да лучше одеты.

Она повернулась на другой бок и закрыла глаза.

Но подремать не удалось. Внезапно совсем близко раздался пронзительный женский крик и заставил её вскочить. По голосу узнала - кричала тётка Рута, невольница с Переяславщины, сорокалетняя жена Туглиевого пастуха-наймита Ториата или попросту - Трата, как звали его все родичи, то есть Гнедого Коня, так он прозывался.

Кричала Рута. Правда, в этом нет ничего удивительного. Не могла не кричать, бедная, так как взбалмошный Трат, каждый раз, как ему что-либо взбредёт в голову, тут же хватал вожжи или недоуздок и гонялся за ней вокруг юрты. Не раз случалось - бил смертным боем. Бил за то, что был беден и не видел выхода из своей беспросветной жизни, бил за то, что вынужден взять в жены уруску, потому что за половчанку не мог заплатить калым. Бил и за то, что родила ему только одного сына Овлура, которому тоже, когда соберётся жениться, нужно готовить калым, и за то, что не родила ни одной дочери, которая могла принести ему богатство, выйдя замуж.

Неизвестно, какая причина сегодня, но Рута кричала, будто её убивают. Значит, вина могла быть важной.

Настя торопливо накинула на себя цветной халат, выскочила из юрты.

Возле юрты Трата толпились люди. Однако никто и пальцем не шевельнул, чтобы спасти несчастную. Трат свалил Руту на землю и хлестал камчой нещадно, как скотину.

Настя растолкала людей и стремглав бросилась вперёд, чтобы прекратить изуверство.

Но тут с противоположной стороны выскочил задыхающийся от быстрого бега красивый кряжистый юноша и повис на руке Трата.

- Отец, что ты делаешь? Опомнись! Не бей мать!

Это сын Трата и Руты - Овлур. Шёл ему восемнадцатый год, и становился он сильным, красивым молодым человеком. От матери унаследовал густые, слегка кучерявые волосы, прямой нос, белую кожу, а от отца черные брови и выразительные карие глаза. Настя давно заприметила парня, но он не обращал на неё никакого внимания.

Трат заверещал:

- Прочь! Отпусти меня! Как ты смеешь отцу перечить?

Овлур не отпускал.

Трат левой рукой ударил сына по лицу.

- Говорю прочь, щенок!

Овлур вспыхнул. Не помня себя, схватил отца за поясницу, поднял над собой и с силой бросил его в толпу. Трат брякнулся на землю и застонал от боли. А Овлур, не глядя в его сторону, взял мать на руки и скрылся за пологом юрты.