Князь Двинский

– Ну, как скажешь… – Я от души хлопнул Сашку по задку, получил в ответ шитым петухами рушником, направился было в трапезную и попутно подметил довольно странную вещь. Нет, к Забаве, которую жена тщательно избегала называть по имени, она меня и раньше отправляла – в свои критические дни в основном, просто в ушах и на шее Александры я заметил свой подарок – усыпанные самоцветами серьги черненого золота в восточном стиле и такое же ожерелье. Но дело в том, что этот комплект я привез Забаве, а жене подарил не менее дорогой и красивый, но другого вида.

«Отобрала, что ли? – про себя подумал я. – С такой вредины станется…»

Но ломать голову не стал и сосредоточился на общении с настоятелем. Оруженосцев с пажами я прогнал, Александра, сославшись на недомогание, ужинать отказалась, так что в трапезной мы остались наедине.

– Отведайте, отче… – Я сам налил настоятелю красного анжуйского вина, а себе набулькал арманьяка.

Настоятель покосился на серебряный бокал, решительно отмахнулся и ринулся в бой.

– Как это понимать, сын мой?! – басом рявкнул он.

– Вы о чем, отче? – Я сделал вид, что ничего не понимаю.

– Ты почему приказал прекратить работы над храмом Господним, князь? – Зосима торжественно перекрестился.

– А… вы об этом… – Я поводил двузубой вилкой над блюдом печеной оленины с черносливом, но положил себе в тарелку ломоть осетрины, коей был большой любитель.

– Усматриваю в сем ущемление православной веры! – угрожающе процедил настоятель. – Не забывайся, латинянин, ты на православной земле и всего лишь супруг матушки-княгини, истинной хозяйки сих мест. Уж непонятно каким произволением супруг.

Я едва не подавился от наглости священника. Ах ты сучий потрох! Козел повапленный! Мля, воистину мою доброту за слабость принимают. Дай палец, так всю руку норовит оттяпать. Ну что же, тесть мой церковников не особо жалует, так и норовит их вольности урезать, а как узнает, что из-за них может сорваться его признание венценосцем, так и вовсе со свету сживет. И нажалуюсь, ей-ей, такой подляны наделаю, что быстро в стойло вернутся.

Но встречный бой не принял, решив сначала попробовать договориться по-хорошему.

– Не напомните ли мне, отче… – Я сделал аккуратный глоточек из стопки, поставил ее на стол и ласково посмотрел на отца Зосиму. – Кто вам от своих щедрот подкинул звериные и рыбные ловы, заливные луга да пасеки из владений, как вы говорите, законной хозяйки этих мест, княгини Александры? Ась?

Настоятель угрюмо набычился и смолчал.

– А кто пожертвовал обители десять аршин бархата, столько же шелка да парчи? – так же спокойно продолжил я. – А пять бочонков мальвазии? А храм Господний кто сам предложил построить? Мало того, привез мастеров заморских и сам все оплачивает? Не тот ли латинянин, о коем вы упомянули?

– К чему это ты, княже? – настороженно поинтересовался настоятель. – Сии дела христианские, достойные, мы тоже со всей душой…

– А какого хрена, отче, – подавшись вперед, перебил я монаха, – вы мешаете мне государево дело делать?

– Чего это мы мешаем? – Настоятель сразу же забеспокоился, засуетился. – Ничего не мешаем. Али обидели чем? Так скажи, зачем сплеча рубить.

– А кто людей с производства на церковные повинности тягает? Работу мне сбивает. Папа римский?

– Тьфу, тьфу! – Монах занервничал, зафыркал, несколько сплюнул, быстро крестясь, а потом залпом вылил в себя бокал. – Не упоминай сего антихриста! А люди свой долг христианский исполняют. Да и что ее там, работы той? А я говорил эконому, говорил! Ужо взгрею его: ишь, зараза, что удумал! Дык ты скажи, княже, кого можно, а кого нет, делов-то. Пошто сплеча рубить…

– Еще вина? – Я мило улыбнулся и взялся за кувшин. – Думаю, мы поняли друг друга. Зачем государю досаждать мелочными жалобами? Все вернутся завтра на строительство. Кстати, есть еще вопрос…

В общем, вопрос решился ко всеобщему удовлетворению. Но сквалыга-монах выторговал себе еще чуток милостей, в частности, еще пару бочонков вина и несколько кулей пряностей. И даже согласился закрыть глаза на отправку местных вдов в иноземщину для женитьбы, правда, с категоричным условием не принуждать их сменять веру.

Вот так и закончился день. В баню я отказался идти, приказал набрать кипятком большую лохань, покряхтывая, залез в нее, тяпнул настойки на клюкве, с наслаждением расслабился и закрыл глаза.

Сука, верчусь, как вошка на гребешке, умаялся весь… Ей-ей, воевать привычней, чем вся эта хозяйственная суета. Объявить войну кому-нить, что ли? Дык некому. Разве что у датчан кусок владений оттяпать, они поближе всех будут. А если Гренландию али Исландию аннексировать? Надо задуматься…

Скрипнула дверь, по доскам пола прошлепали чьи-то босые ноги. Я даже не пошевелился, на посту перед дверями в мыльню стоят гасконцы, они никого лишнего не пропустят. Наверное, Нютка, Сашкина челядница, воды горячей подлить пришла. Фигуристая девка, сиськи как арбузы, да и на морду смазливая. Пусть, наверное, потрет спинку, а потом к Забаве пойду. Что? Жена сама сказала, иди к «той». Вот и пойду.

Не открывая глаз, приказал:

– Лезь в лохань, живо.