Князь Диодор

Так наступил один из дней, которые бывают, когда внешне неожиданно, но совершенно закономерно, только по глубинным каким-то причинам, все или многое разом вдруг меняется. И началось-то это неожиданно, как подобные штуки частенько и происходят. Дормез притормозил, и в заднюю дверцу, дыша холодом и ветром от гонки, ввалился Стырь. Он подустал и был мокрым, частенько обтирал лицо, а может, потому-то обтирал, что только что на обочине хорошенько умылся снегом.

Он посидел на своем привычном месте, у дверки дормеза, пересел к печке, подкинул пару полешков, и скинул свою шубу, в которой обычно сидел на козлах. Потом осмотрел всех и твердо произнес:

— Ох, говорил я князюшке, не стоит брать с собой этого Крепа, мальчишка же совсем, силенок у него не хватает, чтобы форейторствовать по-толковому.

Батюшка, который читал какие-то из купленных Густибусом в последнем городке листов, поднял голову, поправил свои очечки, сказал спокойно, даже сонно:

— Собирались поспешно, Стырь, не до разговоров было, и не до споров с тобой… Может, потому князь и уступил.

— Кому ж, уступил, батюшка? Я же противился, — продолжил Стырь. — Опять же, говорил, на конях он сидит неловко.

— Крепа тебе поручили, — неожиданно прогудел Дерпен, не отрываясь от созерцания чего-то за окошком, не оборачиваясь. — Тебе его и школить.

— Да как же его?.. На конях с измальства сидеть нужно, а он городской, — почти с отчаянием заявил Стырь. — Я и так, когда еще на козлы местных парских раздобывать удавалось, на князева Самвела садился, а его на твоего Табаска громоздил. Пробовал показывать, что и как делается, а он…

— Видать, плохо показывал, — вздохнул Густибус, тоже отрываясь от какого-то чтения.

Хотя читать он в последнее время что-то мало стал, все больше писал нечто в нетолстую, забранную в клеенку дорожную тетрадку, которую купил где-то по случаю. Хотя с письмом у него и трудности были, потому что чернильницу-невыливайку еще можно было согреть на груди, на шнуре, специально для этого в нее вдетом, а вот когда чернила на пере застывали, тогда уж писать становилось невозможно, и оставалось только перо очинить по-новому.

Маг с неудовольствием стянул через голову свою чернильницу, сунул ее поближе к печке, и почти свирепо уставился на Стыря, словно тот был виноват, что в дормезе такой холод стоял, который их слабенькая печка одолеть не могла.

— Показывал, как надо, — твердо отозвался Стырь, — а то, что он неумелый, так я в том не виноват.

Князь Диодор вдруг зашевелился, обтер лицо ладонями и сел прямее.

— Не виноват, Стырь, — кивнул он. — Только я, как вспомню, как Креп просил нас его с собой захватить, так и не жалею ничуть. Все ж, помощник тебе, какой ни на есть. — Он помолчал. — А силенки к нему придут, и навыки появятся, и очень скоро, оглянуться не успеешь, уже не ты его обучать форейторству станешь, а он будет тебе высказывать, что ты не так делаешь. Дай только срок.

— Это мы еще посмотрим, — огрызнулся Стырь. Но призадумался.

— Ого, кто проснулся, — усмехнулся Дерпен. — А мы-то уж полагали, что ты у нас в Спящую принцессу превратился, знаешь, князь, такую парскую сказку?

— Ее, кажется, принц какой-то разбудил поцелуйчиками, — рассеянно отозвался князь. — А кто же меня-то целовать будет? — Он поднял голову. — А вот откуда ты, Дерпен ог-Фасм, эту сказку знаешь?

Густибус хмыкнул так, что батюшка даже оглянулся на него.

— Так он же со служанкой в Парсе… спознался, не иначе, она ему и нашептала сказку.

— И на каком же языке нашептала? — спросил батюшка чуть смущенно. — Она, кажется, на рукве ни бельмеса, а он — так же на феризе…

— Ну, когда двое с охотой смилуются, то и язык не нужен общий, — вынес свой вердикт Густибус. — Хотя, для того, чтобы сказки рассказывать перед сном, предположим… Да, для этого все же языки знать следует.

— Вот и я о том же, — батюшка неуклюже в своей шубейке повернулся к князю. — Тут главное слово — предположим. Очень много нам пришлось в последнее время предполагать, разгадывать даже… Хотя, кто же спорит, все, вроде бы, получилось, не так ли, князь?

И князь понял, что ситуация созрела. Потому что думали-то в последнее время, когда от Парса стали уже удаляться, об одном и том же — что же там с ними, собственно, произошло?

Разговор этот был даже необходим. Он должен был подвести конец этой их деятельности, поставить точку, если не в их путешествии, которое должно было завершиться только на Миркве, то по крайней мере в их задании, все же выполненном, и без сомнения, для них оконченном. Хотя и не для других оконченном, для князя-посла Притуна многое еще происходило, как и для всего Парского королевства… Но они могли о том и не узнать ничего, не по рангу им было, их роль в этом деле уже была отыграна, и делиться с ними последними сведеньями никто, конечно, не был обязан. Князь даже думал, что и в Миркве, в Тайном Приказе он может не узнать, чем же все завершилось. Только если старый друг княжич Выгота по-родственному расскажет, а так — нет, могло все и неизвестным для него остаться, засекреченным, как все это дело и началось.