Они уже подъезжали к разбросанным среди негустой лиственной рощи поникшим хаткам, унылым и явно давно нежилым, когда князю вдруг показалось, будто в тёмном проёме низкой двери ближайшего к ним домика явилась светлая фигурка. Мальчик-подросток в длинной светлой рубахе стоял, опираясь рукой на дверной косяк, и со странной улыбкой смотрел на всадников. Нет, не на всех. Он смотрел прямо на Александра. Тот вгляделся, понимая, что этого не может быть: село необитаемо, в нём никто не живёт, и откуда здесь взяться мальчику, да ещё одетому будто летом в такую леденящую кровь непогоду? Но видение не пропадало, напротив: мальчик вытянул руку, губы его шевельнулись, будто он хотел кого-то позвать. Хотел и не мог.
Александр весь подался вперёд, вглядываясь, чуть слышно охнул и, не удержавшись, позвал:
– Федя!
Он не понял, в какой момент перестал видеть светлый силуэт на фоне тёмного провала. Тот исчез, не удивив этим князя: он отлично понимал, что на самом деле ничего там не видел.
– Кого ты звал, Александре? – тревожно подал голос Сава. – Какой Федя? У нас в дружине не единого ж Фёдора нет…
Князь обернулся к дружиннику:
– Нет, я знаю. И не звал я…
Они достигли покинутых строений спустя несколько минут. Да, село наверняка уже несколько лет, как опустело. Однако на нескольких хатках частично уцелела убогая соломенная кровля, а значит, в них можно было найти приют для ночлега.
Александр спешился первым, подошёл к той самой двери, заглянул в неё. Он не то чтобы проверял себя, просто подумал, нет ли в хатке чего-то, что издали могло показаться человеческой фигурой: позабытой светлой занавески, полога над люлькой, отёсанного столба, подпирающего снизу кровлю. Ничего такого в пустой хижине не было. Князь усмехнулся. Низко пригнувшись, вошел. Вошедший следом Сава опустил на земляной пол снятое со своего коня седло:
– Садись-ка, княже. Мы сами всех коней расседлаем, огонь разведём. А ты лучше отдыхай. Что-то бледен стал. Небось утомился, а?
В голосе преданного дружинника звучала тревога, которую он уже не мог скрыть и, наверное, не хотел скрывать. Александр в ответ усмехнулся:
– Ты меня как дитё малое не нянчи! Все утомились. Три дня едем, по грязи трясёмся, а крышу для ночлега в первый раз отыскали. Дай Бог, ночь эту по-людски отдохнём. Вон, в этой хате и очаг сохранился. А коня своего я сам расседлаю.
Он повернулся к двери, сделал шаг, как вдруг покачнулся и невольно ухватился за край притолоки.
– Фу ты! Да что ж такое?
Подошедший следом за Савой молодой дружинник Митрофан тоже увидел, как мотануло в сторону князя, и даже не стал скрывать испуга:
– Александр Ярославич! Ты что это? Не таись, скажи: заболел?
– Нет! – не сердито, но с досадой ответил князь, однако отступил от двери назад и, бросив на дружинников немного растерянный взгляд, опустился на седло. – Не знаю, с чего вдруг зашатало. Ладно – уговорили. Огонь разводите, согреться нам надо.
Глава 2
Ночлег
В небольшом очаге, сложенном не из кирпича, а из здешнего светлого камня, огня давно не разводили. Очажок успел отсыреть, и с одной стороны на его стенке даже появились буроватые лепёшки лишайника, как кое-где и на тёмных брёвнах, из которых была выстроена хатка. Однако разгорелся он неожиданно быстро, и стоило пламени окрепнуть и бодро заплясать на сухих сучьях, как хижина стала наполняться долгожданным теплом.
Дружинники установили походный треножник, повесили на его перекладине закопчённый чан, заранее наполненный водой, и вот уже над ним заклубился пар, и вскоре потянуло запахом немудрёной похлёбки, которую принялся готовить молодой воин Митрофан, старательно помешивая варево длинной деревянной ложкой.
Кровля в хатке, по счастью, уцелела, земляной пол оставался почти сухим. Он полностью зарос мхом, и можно бы было обойтись без сёдел – просто покидав вокруг очага плащи, но они были мокрые, у некоторых насквозь. Сёдла разложили так, чтобы всем сесть ближе к огню. Несколько человек по приказу князя оставались на карауле, их предстояло сменять, так что оставшимся хватило места в этой, одной-единственной лачуге. Кто-то принялся чистить оружие, кто-то притащил поленья, порушив и без того почти развалившуюся стенку другой хаты, и, прислонив эти поленья к стенкам и косяку, развесили на них плащи. Снять кольчуги никому в голову не пришло – все знали, что во время долгой и на всём протяжении небезопасной дороги приключиться может что угодно. Лучше пока остаться в воинском облачении, а снять позже – перед сном.
И всё же пылающий очаг, аромат немудрёной еды и опустившаяся за дверным проёмом тишина успокаивали людей. Они очень устали, им нужно было хотя бы на короткое время забыть о напряжении.
У некоторых, самых запасливых, нашлись в сумках сухие плащи, у кого-то овечьи шкуры, и эти счастливчики принялись кутаться в них, не забывая, впрочем, делиться с товарищами: если сесть вплотную друг к другу, то плаща хватит и на двоих, шкуры – тоже.
Вскоре Митрофан, черпанув ложкой из чана, подув на варево и осторожно его испробовав, воскликнул: