Князь

– Напраслина это, Андрей Васильевич, – замотал головой холоп. – Никакого блуда у меня и в мыслях нет. Поболтать со знакомыми новыми хочется, молочка парного попить. Всего часочек малый перед сном. На сеновале покемарю, а утром присмотрю, чтобы горячего вам сготовили. Слышал я, окуней ввечеру коптить хозяйка сбиралась. А они, горячие, страсть как вкусны. Передам повеление, чтобы наутро часть оставили да на рассвете закоптили. Али кашу с салом можно сварить, щуку запарить…

– Хватит, не старайся, – презрительно фыркнул Зверев. – Не отпущу. Без блуда ты и здесь покемарить можешь.

Звияга с минуту переваривал услышанное, потом осторожно переспросил:

– Ты, Андрей Васильевич, не обмолвился?

– Нет, конечно, – пожал плечами Зверев. – Ведомо мне, что после разврата и прелюбодеяния частого через девять месяцев младенцы обычно рождаются. Сиречь, работники новые, как подрастут, смерды, хозяйки подворий и матери будущие. А у меня в княжестве в людях нехватка острая. Посему блуд я простить могу. Но просто спать… Спать ты и на ушкуе спокойно можешь.

– Дык, Андрей Васильевич, – облизнул губы холоп. – Коли нужда такая… То я, того… Ко греху склонить постараюсь. Вот крест святой, совращу. Как есть, совращу.

– Ну, коли совратишь, – почесал в затылке Зверев. – Коли так, то иди. И чтобы развратничал за троих!

– Сделаю, Андрей Васильевич, – весело поклонился Звияга. – Дык, окуньков копченых горяченьких к ужину не желаете? За час с небольшим обернусь. Велю готовить, да обожду, пока запекутся.

– Беги. Он тебе сейчас не нужен, Полинушка?

Княжна медленно покачала головой. Видимо, она никак не могла привыкнуть к мысли, что холопий грех, похоть и разврат могут оказаться весьма полезными для ее, княжеского, хозяйства. Мораль вступила в решительную битву с практицизмом – и победы пока не одержала.

– А мне в деревне переночевать дозволишь, княже? – спросил с палубы Левший. – Мне тоже, того… Молока парного обещали.

– Без ужина останешься.

– Не останусь, – довольно осклабился холоп.

– Я тоже еще на что-нибудь сгожусь, Юрий Семенович, – вдруг подал голос седовласый кормчий. – Отпустишь верного старика? На месте буду, без меня отчаливать не придется.

– Ступай, – махнул рукой Андрей. – Отдохни. Авось, до нового похода сил наберешься. Будешь нужен – староста найдет.

– А я, княже? – неуверенно поинтересовался Тришка.

– Тебя, олуха, награждать не за что, – заметил князь. – Разве из жалости к бабе, что на тебя польстилась… Но смотри: хоть каплю хмельного выпьешь – шкуру с живого спущу.

– Вот те крест, Андрей Васильевич, – судорожно замахал сжатыми перстами холоп. Ни капли! Ни в жизнь!

Наступила тишина. Зверев огляделся, позвал:

– Пахом, ты где?

– За навесом я, княже. Дранку для крыши лущу. Велишь на глаза выйти?

– А ты чего не отпрашиваешься, дядька?

– Я свое дело и здесь, за кустами, сделаю, княже. А ночевать у бабы оставаться – напрасную надежду в ней зарождать. Нехорошо это. Стыдно.

– А коли не напрасную? – возмутился Левший.

– Так я своей мысли не навязываю, – ответил Пахом. – Коли совесть дозволяет, ночуй.

– Небось, одного меня просто боишься оставить? – усмехнулся Андрей. – Так я уже не маленький, дядька.

– Большой, маленький – а как свенов с три десятка навалится, ничто не спасет.

– Откуда здесь, Пахом?

– А ворог завсегда, когда не ждут, появляется.

– Поэтому ждать нужно всегда, – повторил в очередной раз дядькино наставление Зверев. – Ты, кстати, с мальчишками бы по утрам позанимался. Хоть с Риусом. А то, случись что, они и сабли поднять не смогут.

– Займусь, княже. До сего все недосуг было. Дорога, постоялый двор, опять дорога. Печь, навес строили. Но с завтрего займусь.

– Хорошо… Знаешь, ты вот что, Пахом. Брось-ка ты дранку, выбери корыто поболее, да пойдем со мной. Полина, я у ручья буду. Коли понадоблюсь, пусть там кличут, отзовусь. Пахом, как выберешь, ступай по тропе. Я догоню. Извини, Полина. Мы быстро обернемся, не грусти.

Андрей забежал по трапу на ушкуй, вошел в носовую каюту, открыл свой сундук, нашел туесок с подарками Лютобора, достал из него две свечи из сала мертвецов, остальное же добро спрятал обратно, зарыв глубоко в шаровары, рубахи и поддоспешники. Потом опустил крышку, вышел на палубу и легко перепрыгнул через борт на причал.

– Зачем тебе на ручей, милый? – Жена очень постаралась, чтобы ее голос звучал как обычно.

Зверев чмокнул ее в щеку, подмигнул:

– Не к девкам, родная, не к девкам. Вечером докажу. – И побежал догонять холопа.

Пешими они выбрались к истоку ручья меньше чем за час. Пахом помог хозяину набрать полное корыто воды и отнести его в сторону от тропинки, на небольшую поляну. Андрей наломал сухих осиновых веток, добавил несколько сучков чуть крупнее, присел, высек огонь, запалил от мха тонкую бересту и подложил под составленные домиком ветки.

– Ступай, Пахом. Посмотри, где тут удобно вершу поставить. Хочу, чтобы своя рыба была, а не та, коей смерды со своего плеча одаривают.

– Нехорошее дело затеваешь, княже, ох, нехорошее, – перекрестился холоп, но послушался, мешать или подглядывать не стал.