Князь

– Я хочу… – Андрей спрыгнул с камня. Но тут ноги у него внезапно подкосились, юноша рухнул набок, перед глазами запрыгали мелкие белые искорки, в ушах зашумело.

– Что с тобой, дитятко?! – кинулся к нему волхв, подхватил под мышки. – Великий Сварог, да ты весь изранен! Как же так? А я и снадобий лечебных с собой не брал.

– Подожди, волхв, подожди, – попросил его новик. – Дай чуток отдохнуть.

– Не спи! – Лютобор отер лицо ученика снегом, заставив его взбодриться. – Дай помогу одеться… Ох, знаю, знаю я средство, как разом силу получить умирающему от врага лютого. Ворога, полонянина берешь, крест ему на лбу, на ямочке жизни, что меж ключицами, и на животе рисуешь. Обычный крест, знак дальнего пути. Опосля заклинание Мары над ним читаешь – и тотчас к губам приникаешь. С первым выдохом опосля заклятия душа из человека в путь уходит. А ты ее тут и забираешь. И вся сила человека этого к тебе переходит. Здоров становишься. Хоть до того и изранен был… Вот, саблей опояшься, под головой у тебя на алтаре лежала. Сказывал я тебе, не нужно отсюда уходить. Здешний мир для человека русского самый лучший. Коли золотого века не считать, конечно. Резких движений не делай, бо раны откроются. Только-только запеклись. На плечо обопрись, и пойдем. Недалече здесь. К себе не поведу, не доберешься. Но коли нужда возникнет, зови, зови…

Еле переставляя ноги, они добрели до ворот усадьбы, и волхв несколько раз громко ударил посохом в створки:

– Отпирайте, смерды! Барчук ваш в беде!

– Кто? Стучит там кто? – переспросили сверху.

Лютобор аккуратно опустил новика на дорогу, сам прижался к стене и под ней ушел в сторону, словно и не заметив сверкающего под ногами льда.

– Кто там? А ну, отзовись!

– Я это! – как мог громче крикнул Андрей, но получилось неправдоподобно тихо.

– Кто такой?

– Я…

Из бойницы, описав огненную дугу, бухнулся на дорогу факел, еще один. Зверев зажмурился от бьющего прямо в глаза пламени. Спустя несколько минут грохнул засов, ворота приоткрылись. Его подхватили несколько рук и внесли под терем. Андрей понял, что на этот раз все обошлось, бояться больше нечего – и с облегчением откинулся на холопов.

Забава

«Хорошо быть дома…»

– Хорошо быть дома, отец, – вслух повторил Андрей.

– Это я и сам понимаю, сынок. – Боярин сдвинулся вдоль кровати, потрогал ладонью изразцы в изголовье. – Вроде теплые. Однако прохладно тут у тебя. Али от окна дует? – Василий Ярославович отошел к слюдяным рамам, поводил перед ними ладонью, вдруг повернулся: – Так откуда ты пришел израненным таким намедни, новик? На тебе же, кроме как на лице, ни единого живого места нет! Все тело – корка одна сплошная кровавая! Ну, отвечай, чего опять учудил?

– Ты не поверишь отец… – Ответ на этот вопрос Зверев успел придумать заранее. – Замыслил я с нечистой силой на Сешковской горе сразиться. Слез после полуночи со стены, да и пошел к ним драться.

– Ну, ты, прости Господи, сыночек, и обалдуй, – покачал головой боярин. – Нечто стоиком святым себя вообразил? Отцом церковным? Отвага – дело хорошее. Но ведь и разум у человека быть должен! Вот она, молодость. Силушка через край прет, а умишка – с воробьиный нос! – Он чуть помолчал и поинтересовался: – И кто одолел?

– Коли по очкам, – пожал плечами Андрей, – то они. Но по результату… Я ведь жив, правда? Значит, ничья.

– Не делай так больше, сынок, – вздохнул боярин. – Хоть бы словом обмолвился! Я бы тебе отсоветовал. Силушку попытать и иначе можно, и с лихостью, и без крови такой. Хочется тебе чего, Андрей? Сделать чего, прислать?

– Есть хочется…

– Оно и понятно, кровищи столько выпустить… Пахома пришлю – с вином рейнским, почками заячьими на вертеле да седлом бараньим.

Боярин вышел из светелки, и тут же в окно постучали. Андрей встал и, покачиваясь от головокружения, добрел до наружной стены, оперся на нее, попытался скинуть крючок рамы. Однако тот, тугой, не поддавался.

– Что ты делаешь, дитятко?! – Белый, поставив поднос на сундук, кинулся к новику, довел до постели, помог лечь.

В окно постучали снова.

– Открой, Пахом, – попросил Андрей.

– Зачем? Токмо холод зимний впускать!

– Открой!

Недовольно бормоча себе под нос, дядька растворил слюдяную раму. Тотчас на подоконник опустился ворон, каркнул, стряхнул повешенный на шею небольшой березовый туесок и выпрыгнул наружу.

– Тьфу, прости Господи, – торопливо перекрестился Пахом. – Выбросить пакость-то эту?

– Открой, что в ней?

– Да жир какой-то, новик. Крапивой воняет. Выкинуть?

– Нет, – откинул одеяло Андрей. – Натри-ка мне этой мазью тело. Везде, где раны есть.

– Ох, грехи мои тяжкие, – опять прикрылся знамением Белый, однако просьбу выполнил, зараз вычерпав весь туесок до дна.

Тело словно погрузили в теплую газированную ванну – его пощипывало, покусывало, щекотало, как опущенную в муравейник руку. Зверев, сберегая тепло, спрятался под одеяло, и дядька переставил поднос ему на ноги:

– Вина поперва выпей, пока теплое. Здорово кровь разгоняет.