Клуб неисправимых оптимистов

Развеяться я мог только в клубе. Четверг двадцать второго ноября стал особой датой: Кесселя избрали во Французскую академию. Не каждый день твой знакомый становится академиком. Мы знали, что Кесселя выдвинули, но были уверены в успехе его соперника Бриона[149] — слишком многие действительные члены академии были настроены против сына еврейских эмигрантов-космополитов. Мы сидели у радиоприемника и возликовали, когда ведущий объявил об избрании Кесселя. Взлетели под потолок пробки от шампанского, и начался самый грандиозный в истории «Бальто» праздник, проставились даже Жаки и папаша Маркюзо. Когда появился Кессель, на него накинулись с объятиями и поздравлениями. Пришел Сартр и тоже заказал вина для всех. Кессель чокался с каждым из присутствующих и с удовольствием выпивал.

— Мы боялись, что происки некоторых академиков помешают тебе избраться, — сказал Игорь.

— Человек способен на большее, чем сам думает, — лучезарно улыбнувшись, ответил Кессель.

Час был поздний, и я отправился домой. Потом мне рассказали, что пирушка продлилась до рассвета и папаше Маркюзо опять пришлось заказывать новые бокалы.

* * *

Каждый следующий день делал отсутствие Сесиль все более невыносимым. Леонид пытался убедить меня, что нельзя терять надежду, что я должен противостоять судьбе и ждать подходящего момента.

— Не теряй надежды, — говорил он. — Она будет не первой женщиной, переменившей свое мнение.

— Как мне ни жаль, я с тобой не согласен, — перебил его Игорь. — Не следует себя обманывать. Они всегда стоят на своем, когда речь идет о важных вещах.

— Неправда! — воскликнул Леонид.

Они затеяли долгий жаркий спор и незаметно для себя перешли на русский. Игорь опомнился первым и снова заговорил по-французски:

— Мы не можем прийти к согласию. Никто не знает, что лучше — ждать и надеяться или смириться и отступиться.

— Завтра будет новый и лучший день. Жаль, что ты так негативно настроен, Игорь Эмильевич. Лично я — оптимист.

— Я тоже, — ответил Игорь. — Худшее впереди. Будем радоваться тому, что имеем сейчас.

Январь — сентябрь 1963-го

1

В клубе был один человек, державшийся особняком. Чуть в стороне от остальных. Он никогда ни с кем не разговаривал. Просто стоял и смотрел, как другие играют в шахматы. Молча. Все его избегали. Я много раз спрашивал, кто он такой, и слышал в ответ: «Не знаю» или «Не твое дело».

Приходил он нечасто, как Лоньон. Появлялся незаметно, исчезал на несколько недель, и никто не обращал на это внимания. Он был худощавый, даже тощий, с трехдневной щетиной на впалых щеках, черными волнистыми волосами, выпуклым лбом, высокими скулами, глубоко посаженными карими глазами, обведенными темными кругами, тонким носом и ямочкой на подбородке. Он не выпускал изо рта сигарету, зимой и летом ходил в старом сером пальто, которое было ему велико, и придерживал полы левой рукой. Заштопанная и не очень свежая нейлоновая рубашка, слишком свободные брюки и стоптанные ботинки делали его похожим на бродягу. Жаки, такой внимательный к пожеланиям клиентов, никогда не спрашивал, что ему принести. Леонид не упускал случая оттолкнуть его плечом, если оказывался рядом, но странный посетитель не отвечал тем же и не пытался избегать Леонида. На праздновании, устроенном в честь избрания Кесселя в академию, я стал свидетелем странной сцены.

Мужчина стоял один, Кессель его заметил, налил бокал шампанского и направился к нему. Леонид кивком привлек внимание Игоря, он догнал Кесселя, когда тот протянул бокал «отверженному», и задержал его руку. Несколько секунд они молчали, потом Кессель поставил бокал на стол и отошел, а Игорь нервным движением смахнул его на пол. Человек без имени отступил назад, обвел взглядом веселую компанию и исчез.

* * *

Мне очень не хватало Сесиль. В начале января я подумал, что пора бы нам помириться, и позвонил ей. Механический голос ответил, что номер абонента изменился и мне следует справиться на телефонной станции или поискать в «Желтых страницах». Я пошел к ней домой. В квартире никого не оказалось. Консьержка сказала, что уже два месяца не видела Сесиль и что почта тоже не приходит. В прошлом январе мы желали друг другу счастливого Нового года, а он оказался худшим в нашей жизни. Все знают, что пожелания — пустая формальность, но таков обычай, и они помогают не терять надежду. По сравнению с тем, что нас ждет, прошедший год может показаться вполне пристойным.