Клуб неисправимых оптимистов

— Кое-что задержалось вот тут, — с улыбкой произнес он, постучав указательным пальцем по виску. — Невероятно, как много ненужных сведений хранит наш мозг. Я ничего не имею против тебя лично, но предпочитаю, чтобы моя дочь нашла себе мужа-еврея. Так будет правильней.

— Почему?

— Из-за детей! Ты думал о детях?

— Пока нет.

— В том-то и проблема. Ты бы хотел, чтобы твои дети посещали синагогу?

— Может, они не будут ходить ни в синагогу, ни в церковь, откуда мне знать?

— Со своими детьми ты сможешь поступать, как захочешь, а мои внуки молиться в церкви не будут. Жить в мире — значит жить среди своих. Евреи пусть живут с евреями, католики — с католиками.

— Но зачем уезжать? Евреем можно быть и во Франции.

— Будь я китайцем, жил бы в Китае, и это было бы правильно, разве нет?

— Согласен.

— Я — еврей, и я уезжаю в Израиль. Все просто. Ты — француз и католик, тебе там делать нечего, что не мешает нам быть друзьями. Но каждый должен жить на исторической родине. Я рад, что вы с моей дочерью больше не встречаетесь. Ничем хорошим ваши отношения закончиться не могли.

— Не думаю, что Камилла хочет ехать.

— Я никого не принуждаю. Мои дети свободны. Скажи она, что хочет остаться во Франции, я поселил бы ее у моего брата в Монтрейе. Камилла хочет отправиться в Израиль потому, что там ее родина, и потому, что семья — это ее алия.[185] Мы едины, как пальцы одной руки. Кстати, родителям известны твои намерения? Они дадут разрешение на выезд из Франции?

— Нет.

— Впрочем, это не важно, я бы все равно не взял тебя с собой. Ты молод, Мишель, наслаждайся жизнью. Девушек на свете много. А мою дочь оставь в покое, договорились? Я тебя не гоню, но мне нужно сложить еще две коробки. Вот, возьми еще печенья на дорожку. И продолжай писать стихи, ты действительно очень способный.

Я оказался на улице с пакетом печенья в руке. Папаша Толедано был силен и мог любого обвести вокруг пальца. Уходя, я даже сказал: «Спасибо, мсье». Мне было не под силу сражаться с человеком, который читает стихи с акцентом уроженца Баб-эль-Уэда и угощает гостя кофе с бисквитами. Чтобы иметь хоть малейший шанс победить отца Камиллы в споре, требовались огромные познания в диалектике или большой стаж пребывания в компартии. Настоящей. Одной из тех, что действуют по ту сторону стены.

* * *

Два часа спустя я входил в «Бальто». Владимир раздавал нераспроданные продукты. В меню в этот день были жареные цыплята — четыре штуки, разрезанные на куски, слоеные пирожки с грибами, миндальные пирожные, пироги с мясом, ватрушки, яйца в желе, говяжьи губы, ломти ветчины и мортаделлы.[186] Каждый получал свою долю продуктов на две-три трапезы.

— Хочешь чего-нибудь, Мишель?

— Спасибо, Владимир, не хочу.

— Есть рисовый пудинг.

— У меня нет аппетита.

— Может, сыграем? — предложил Игорь.

— Не хочется.

— Что случилось?

— Возникла небольшая проблема. Мне нужно с тобой посоветоваться.

Это была грубейшая ошибка. В свое оправдание могу сказать одно: я тогда был совсем зеленым. Мне следовало трижды подумать, прежде чем открывать рот и прилюдно интересоваться мнением Игоря. Леонид, Владимир, Павел, Имре, Томаш и Грегориос (и не только они!) тоже захотели высказаться, и я не мог нанести им смертельную обиду, уединившись с Игорем. Разве члены клуба не должны помогать друг другу? Мы расселись вокруг банкетки в ресторане, Леонид заказал две бутылки клерета, и я им все рассказал. Почти все. Описал последние события. Они слушали, закусывая игристое вино бисквитами. Когда я закончил, их лица выражали задумчивость.

— Отличные бисквиты, — сказал Грегориос. — У нас в Греции таких не пекут.

— Повтори заказ, Жаки, — попросил Игорь.

— Не понимаю, в чем проблема, — прокомментировал Павел.

— Я же объяснил, ее отец против меня из-за того, что я католик.

— Он прав, — кивнул Павел.

— Это дискриминация!

— Он имеет право хотеть, чтобы дочь вышла замуж за еврея.

— Я знаю Камиллу, это семья на нее давит.

— Он не принуждает дочь, но их место действительно там.

— Ты еврей, Павел?

— Конечно. Я давным-давно не верю в Бога, но я еврей до кончиков ногтей.

— Тогда почему ты не в Израиле?

— Я хочу в Америку. Тебе известно, что Сланского осудили именно потому, что он был евреем? Как и большинство тех, кого повесили вместе с ним.

— При чем тут это? Я говорю об отце, который не дает мне видеться с его дочерью. Только потому, что я — не еврей!

— Ну и правильно. Вот если бы он вел себя иначе, это было бы противоестественно, — заявил Владимир.

— Тогда он не был бы евреем, — поддержал его Игорь.

— И ты туда же?

— Откуда ты свалился? С Марса? С Венеры? Кем ты нас считаешь? Коммунистами-изгнанниками? Врагами народа? В этом клубе все евреи!

— Кроме меня! — воскликнул Грегориос. — Я атеист. В детстве меня крестили по православному обряду, но в церковь я хожу лишь затем, чтобы доставить удовольствие жене.

— Я тоже не слишком религиозен, — признался Леонид.

— Сам видишь, Мишель, сохраняется изначальное процентное отношение, — продолжил Игорь, — два к десяти.

— Я не знал, что это клуб святош!