Клуб неисправимых оптимистов

— Об этом не беспокойтесь. — В крошечную, размером с булавочную головку, дырочку в счетчике Саша просунул разогнутую скрепку и заблокировал зубчатое колесико. — Это соседка меня научила. Здесь все так делают. В России я бы никогда не осмелился на подобное, там это уголовно наказуемо. Тут другое дело. Скрепку вынимают за неделю до прихода контролера из «Электрисите де Франс», и счетчик начинает крутиться. Полагаю, монтер все знает, но молчит. Как поживает Камилла? Вам удалось сделать хорошие фотографии?

— Сейчас не до того, мы готовимся к экзаменам. Вам нужно принять лекарство и хоть на время бросить курить.

— Черт, забыл попросить вас купить сигарет.

* * *

На следующий день центральное отопление в нашем доме отключилось, и температура упала до четырнадцати градусов. Тут-то и выяснилось, что радиатор исчез.

— Но он же не мог улететь! — воскликнула мама и обвела нас негодующим взглядом.

— На прошлой неделе он стоял в кладовке, я точно помню, — заявила Мария.

— Очень странно.

— Я не вру, клянусь вам, мадам.

— Ты доставал радиатор, Мишель?

— Зачем он мне сдался? — возмутился я.

Загадка улетучившегося радиатора занимала нас еще несколько недель. Мы искали повсюду, расспросили соседей и консьержку. Мама заподозрила, что папа увез его в свою холодную провинцию, не сказав ей ни слова. Некоторые тайны вызывают жгучий интерес и дают пищу для споров и дискуссий, например страшный снежный человек, лох-несское чудовище и летающие тарелки. На самом деле никаких загадок на свете нет — только лжецы, двуличные придурки и трусы.

— Господи, как же хочется согреться! — взвыл я. — Здесь холодно, как в Сибири. Мозги замерзают. Не удивляйтесь, если я завалю экзамены!

19

Я проснулся среди ночи от озарения. Нужно сесть на корабль. Сняться с якоря и не смотреть, как удаляется берег. Выйти в открытое море и перешагнуть черту. Решено. Мы уедем. Вместе. Никто не сможет мне помешать. Оставалось определиться с экзаменами — сдавать или наплевать на степень бакалавра. В конце концов я решил не затягивать дело и «вскрыть нарыв». Я знал от Камиллы, что ее отец рано возвращается с работы. Нужно во что бы то ни стало увидеться с ним, действовать напористо и добиться своего. Я прогулял последний урок и отправился к Камилле домой, намереваясь использовать шахматную тактику и навязать «противнику» свою волю. Дверь открыл крепкий мужчина лет пятидесяти. Он приветливо улыбнулся и спросил, чем может быть полезен. По глуховатому голосу я узнал отца Камиллы.

— Здравствуйте, мсье Толедано. Я — Мишель Марини.

— Здравствуйте, Мишель, как поживаете?

Он приветливо улыбнулся и протянул руку, чем немало меня удивил.

— Вы к Камилле?

Я не знал, что ему известно, и сказал:

— Мне нужно поговорить не с вашей дочерью, а с вами.

— Понятно…

Он посторонился, пропуская меня в квартиру. У двери громоздились картонные коробки с наклеенными на крышки бумажками. Когда я позвонил, отец Камиллы как раз собирал очередную коробку в столовой.

— Скоро уезжаете?

— Сначала отправим вещи. Выпьете со мной кофе?

— Спасибо, не хочется.

Он налил себе большую чашку и сказал:

— Напрасно отказываетесь. В такую погоду кофе отлично помогает согреться… Так что у тебя за дело, мой мальчик?

Он видел, что я не знаю, как начать, и решил усадить меня за стол:

— Давай присоединяйся. Любишь миндальные бисквиты? Моя жена сама их печет. — Он открыл жестяную коробку с сухим печеньем. — Налетай! Бьюсь об заклад, тебе понравится.

Из вежливости я взял две штуки:

— Очень вкусно.

— Жена кладет в тесто апельсиновые корочки — это рецепт моей мамы, она родом из Константины.

Даже если ты не умеешь плавать, а вода ледяная, приходится прыгать за борт, чтобы не пойти на дно вместе с кораблем.

— Я хочу поехать с вами, мсье Толедано.

Он перестал жевать и поставил чашку на блюдце, но не выказал ни удивления, ни гнева.

— В Израиль?

— Да.

— Хочешь приехать на каникулы?

— Нет. Хочу уехать навсегда.

— Из-за Камиллы?

— Да.

— А что она об этом думает?

— Камилла сказала, что между нами все кончено.

— Моя дочь права. Вы друг другу не подходите.

— Почему?

— Потому что ты не еврей.

— Для меня это не имеет значения. Я неверующий и плевать хотел на религию.

— Ты хороший парень, Мишель. Мне нравятся поэты.

— Кто вам сказал, что я поэт?

— Моя дочь ничего от меня не скрывает. В молодости я тоже обожал стихи. Особенно Аполлинера. Ты знаком с его творчеством?

— Я мало что читал из его стихов.

Он задумался:

— А я почти все забыл. Так много времени прошло…

Он закрыл глаза…

…Как я люблю, золотая пора, о как я люблю твои звуки,
Когда падают яблоки с веток в безлюдье глухом,
А ветер и роща, сплетая доверчиво руки,
Безутешные слезы роняют листок за листком…[184]