Клуб неисправимых оптимистов

— Хочу напомнить тебе, тупой полячишка, что психологию придумали греки. От слов «psukh^e» — «душа» и «logos» — «наука». Если ты любишь, тебя в ответ одаривают любовью и нежностью. Может, пришла пора понять это?

8

Жизнь изменилась. Раньше по утрам, когда я вставал, папа был уже в кухне и заканчивал завтракать. Он слушал новости по радио, приглушив звук, потом закуривал первую за день сигарету. Я садился за стол, и он спрашивал — голосом Габена, Жуве или Бурвиля, — как я спал. Ни о чем серьезном мы не говорили. У него все всегда было хорошо. Иногда он делал мне кофе с молоком, дожидался прогноза погоды, а потом убегал на работу. Из-за ремонта на окружной он всегда торопился. Ему приходилось обслуживать клиентов в разных концах Парижа и в предместье, он должен был самолично отслеживать крупный выгодный заказ, выпутываться из сложного положения, потому что поставщик все еще не отгрузил итальянское оборудование. Что поделаешь, такова жизнь. До вечера, дружище, и не отлынивай от занятий.

Теперь в квартире всегда было непривычно тихо. Исчез запах табака. Мне стало наплевать на прогноз погоды. Я пил свой кофе в гробовой тишине. Торопился допить и смыться. Чтобы никого не видеть. Успеть уйти до того, как они встанут. Я перестал принимать по утрам душ и выходил из дому на час раньше. Одно было хорошо — никто не мешал мне читать. Кристиана посоветовала мне Казандзакиса[157] — она заказала для библиотеки все его романы, переведенные и изданные во Франции. Мне не слишком хотелось браться за «Христа распинают вновь».[158] Я считал Казандзакиса одним из консервативных религиозных писателей, этаким догматичным моралистом, но Кристиана была неумолима:

— Не прочтешь, забудь дорогу в эту библиотеку!

Я был покорен историей отчаянного поиска искупления, но что-то во мне изменилось. Мысль то и дело ускользала, как сквознячок, и мне понадобилось два месяца на то, чтобы дойти до последней страницы. Я чувствовал горечь и разочарование. Мне расхотелось читать. Я просто сидел как квашня, положив на колени роман «Свобода или смерть», думал о другом и никак не мог осилить первую главу. Несколько раз начинал и бросал. От папы уже две недели не было известий. Пару дней назад я спросил у мамы, в чем дело, и услышал в ответ:

— Я ему не нянька. Меня совершенно не интересует, чем он занимается.

* * *

Я отправился на Лионский вокзал. В отеле «Мимоза» меня ждал неприятный сюрприз: здание было старое, темное, с винтовой лестницей без лифта. Портье сказал, что не знает моего отца, сверился с книгой учета постояльцев и обнаружил его имя: три недели назад он провел в «Мимозе» две ночи.

— Папа говорил, что хозяин гостиницы — его друг.

— Гостиница принадлежит мне. Я не помню вашего отца, молодой человек, рядом вокзал, тут бывает много народу. Если увижу его, скажу, что вы приходили.

Я был уверен, что папа покинул Париж, сел в поезд и уехал. Но куда? Что, если он отправился к Франку? Увидимся ли мы когда-нибудь снова? А вдруг он умер? Может, произошел несчастный случай или папа покончил с собой, а нам с Жюльеттой не говорят? Будь он жив, непременно позвонил бы. Как еще объяснить его молчание? Если отец жив и бросил нас, он мне больше не отец. Как в романах Диккенса. Литература — не чистый вымысел, сюжет всегда основан на реальных событиях.

* * *

Я был у себя в комнате, лежал на кровати, смотрел в потолок и слушал Джерри Ли Льюиса. Вошла мама и смерила меня недовольным взглядом:

— Что за вид, Мишель? Я сто раз просила тебя не ложиться в ботинках на покрывало. Когда ты в последний раз переодевался? Я не желаю видеть тебя в грязной рубашке. Давно пора сходить к парикмахеру. Выключи эту дикую музыку, когда я с тобой разговариваю!

Я закатил глаза и засвистел.

— Тебе придется переменить отношение к жизни! Не надейся, что я стану терпеть твои капризы. Я хочу, чтобы сегодня ты проявил уважение к деду.

Я отвернулся к стене.

— Ты заболел?.. Не начинай все сызнова!.. Скажи хоть что-нибудь! Ну что мне с тобой делать?!

Пластинка издала бесконечно долгий всхлип, и музыка смолкла. Мама выдернула шнур из розетки. Я подскочил как ужаленный:

— Довольна? Это не моя пластинка, а ты ее поцарапала!

— Ты немедленно приберешь комнату. И примешь душ. Здесь воняет козлом!

— А мне плевать! Я не пойду на день рождения!

— Посмотрим!

Она вышла, хлопнув дверью. Я внимательно рассмотрел пластинку под лампой, с облегчением констатировал, что она не повреждена, и снова поставил ее на проигрыватель, прибавив звук, чтобы «порадовать» соседей. Появилась Жюльетта, села рядом со мной на кровать, и мы дослушали пластинку до конца.

— Хотел бы я играть на пианино, как он…

— Ты правда не пойдешь к дедушке?

— Тебя мама подослала?

Она промолчала, и я решил признаться:

— Не пойду, потому что… папа умер и я в трауре.

— Неправда!

Я покачал головой:

— Другого объяснения нет, моя бедная Жюльетта.

Она зарыдала и выбежала прочь. Девчонки такие слабые… Я снова лег и начал разглядывать форзац «Алексиса Зорбы». Дверь с треском распахнулась, и на пороге возникла разъяренная мама.