Клуб интеллигентов

Смотрит колхозник в книгу, а там словно в календаре чуть не под каждым днем диковинная бухгалтерия выведена: «1 — резь в боку, 3 — колики в желудке, 8 — горло, 14 — зубы, 25 — сердце, 16 — ревматизм, 21 — почки, 30 — чахотка, 31 — паралич и т. д.» — «Правда, ведь болел», — вспоминает Гуляшонис частые похмелья и хватается за мешок. Но тот — ни с места, словно камень кто в него ввалил.

— Помогите, разве не видите? — отзывается один из колхозников. — Надорвется человек, грыжу получит, и так ведь хворый...

— Я же говорил, что без грузовика ничего не выйдет, — спокойно добавляет кладовщик.

Не в состоянии вынести насмешек, Гуляшонис напрягает последние силы и все-таки взваливает ношу на спину. Увязая в снегу, спотыкаясь, спешит он домой. Рядом с ним, совершенно равнодушный к беде ближнего, шагает незнакомец.

— Помог бы, что ли, — просит Гуляшонис попутчика.

— Не могу, дражайший. Как только руку приложу, тотчас грыжа выпрет, — отговаривается тот.

«Черта лысого ты не можешь, тем же болен, чем и я», — приходит в ярость Гуляшонис и тут же видит свою избу. Но она в единый миг пропадает из виду, исчезает и тяжелая ноша.

Путники оказываются в невиданном доме, стены которого оклеены большими выпуклыми цифрами. Их множество, взглянешь — в глазах рябит.

— Что это? — поинтересовался Гуляшонис.

— Дни, — ответил незнакомец. — Вот посмотри.

Он нажал на кнопку в стене, и множество цифр засветилось, заблестело самыми яркими красками. Комната сверкала, как алмазный сказочный королевский замок. Но как только глаза попривыкли, Гуляшонис тут же заметил, что часть цифр вовсе не светится, они остаются такими же черными, как и были.

— Эти, должно быть, испорчены, раз не светят? — не вытерпел Гуляшонис.

— Вот именно, это дни порченых — гуляк да лодырей. А те — красивые — трудолюбивых....

— Вот как... — покривил рот Гуляшонис. — А кто знает, можно ли определить, которые — чьи?

Ничего не ответив, незнакомец повел Гуляшониса в угол.

— А вот полюбуйся. Это твои, — он показал пальцем на сморщенные, потрепанные цифирьки, среди которых, как волчьи глаза, мерцал один-другой огонек.

Долго-долго смотрел Гуляшонис на эти цифры. Неужели это им прожитые дни?.. И так их много, и все такие убогие, пустые, лишь кое-где тлеет крохотный огонек... Желая убедиться, не обманывает ли его, случаем, зрение, он придвинулся ближе. Но теперь цифры обратились в круглые нули, а нули в кривляющиеся, издевающиеся рожи. Стиснула его сердце жалость, сдавила нечеловеческая горечь, не вытерпел он, взмахнул рукой и схватил эти глумящиеся хари... Но когда разжал пальцы — ладонь была пуста, а нули, дразня, прыгали по стене...

— Их уж не воротишь, — произнес незнакомец. — Придут к тебе другие. Смотри только, хватай их за шиворот, попусту не транжирь и не упускай.

Сказав это, человек обернулся к выходу и сильно встряхнул Гуляшониса за плечо:

— Ну, хватит здесь торчать, пошли, — подтолкнул он.

Гуляшонис тяжко захрипел, вздохнул и... проснулся. Чья-то тяжелая рука тормошила его за плечо. Открыв глаза, он увидел стоящего рядом с кроватью бригадира Микаса. Под потолком горела лампа, на столе торжественно стояла черная «дегтярная», закуски.

— Ну, хватит храпеть, вставай. Новый год проспишь, — повторил Микас. — Иду мимо, гляжу — огонек светит, дай, думаю, заверну...

Гуляшонис со стоном поднялся, в конце кровати нашел соскользнувшие с ног клумпы, и все еще не придя в себя, стоял сонный и оглушенный. Хотел было помянуть о сновидении, но спохватился:

— Вот черт... сон обуял... — словно оправдывался он.

— Кончай спать, одевайся быстрей — идем в клуб Новый год встречать! Вместе со всеми... Или снова тут один будешь дрыхнуть? — говорил Микас.

— Так ведь... видишь ли, Шонагулис обещал зайти... — изворачивался Гуляшонис.

— Да он, я видел, уже туда направился. Поспеши, а то опоздаем.

Гуляшонис, не зная, что делать, топтался по избе, хлопал по карманам в поисках курева, тянул время. Пошарив под кроватью, нечаянно вытащил один сапог и стал внимательно осматривать его со всех сторон.

— Так ведь, говорю, может... — разглядывая голенище, хотел он что-то сказать.

— Ничего, влезет, — улыбнулся бригадир. — Нога ведь не распухла?..

Добрый взгляд бригадира будто проник в самую его душу, вроде бы полегчало в груди. «А что, и пойду, — подумал он. — Возьму и пойду. Отчего бы мне не пойти? Не побьют же...» Однако вслух этого не сказал, только, натягивая сапог на ногу, поддакнул Микасу:

— И я говорю: должны влезть. На зиму попросторней сшил... И действительно, отчего ей, этой ноге, не влезть?

ЛЕЙТЕНАНТ КИРВИС

Лейтенант Кирвис никак не мог опомниться: воевал-воевал, всю зиму проторчал на восточном фронте за фюрера, полосатую ленточку заслужил, твердо намеревался смести большевизм с лица земли, а тут война совершенно неожиданно закончилась.

Повернули события на понятный. Фюрер сгинул, а большевизм продолжал существовать. И бывший батрак лейтенантова папаши Винцас снова уселся и сидит в кресле волостного председателя. Хоть взбесись или взвой, а утвердился большевизм в волости, и ты его не сдвинешь.