Клуб интеллигентов

— Как не к тому? К тому самому. Вспомни, в прошлом году к нему какая-то женщина заходила. А может, это жена и была? Посторонняя к чужому не пойдет, побоится...

Детей Стауглиса здесь также никто не видел, однако жильца с нюхом сыщика сомнения не брали: наверное, дети где-нибудь в деревне, у матери или тетки...

Взгляд Пусле пронизывал насквозь, слух был напряжен.

А тем временем пришел и сам Стауглис. Узнав, откуда гость и по какому делу, солист основательно задумался над своим поведением. Особенно удивило его то, что он женат.

— К сожалению, такого факта в своей биографии не помню. Я холост.

— А вы хорошенько пораскиньте мозгами. Может, сочетаясь браком, вы были под мухой и позабыли?

Стауглис разразился хохотом:

— Да вы — юморист! У вас талант! Вы не пробовали своих сил на эстраде или в печати, в разделе шуток? Нет? Напрасно. Могли бы Тарапуньку и Штепселя обставить.

— Так-таки своей свадьбы и не помните? — невзирая на комплименты, продолжал следствие Пусле.

— Нет. Так как ее не было. Вообще я, можно сказать, непьющий.

«Непьющий! А свою память уже успел пропить! — ужаснулся последствиям алкоголизма сыщик. — А может, врет? — пробудилась жилка криминалиста в голове Пусле. — Старого воробья на мякине не проведешь! Тут надо хитро».

И гость начал: сколько дней пьете подряд — десять, пятнадцать, месяц, два, три, год? А ночью — тоже? А после выпивки не приходит ли желание драться, не одолевают ли низменные страсти, не мерещатся ли черти и ведьмы, не просвистываете ли государственные деньги и т. д. и т. п.

И наш Шерлок Холмс узнал: что касается выпивки, то без нее можно прожить, даже ночью можно вытерпеть и не пить, но вот болеть — запрещается! Другие члены профсоюза, к примеру, могут болеть сколько влезет от борща, от переедания, простуды, классическими, модными и ультрамодными болезнями, умирать скоропостижно или медленно, от различных причин, а он этой роскошью — болеть — воспользоваться не может. Ему в профкомитете кто-то поставил один только единственный диагноз: беспробудно пьет, оттого и болеет!

Такая исповедь Стауглиса показалась следопыту Пусле несамокритичной и подозрительной. Он попытался проникнуть еще глубже в душу собеседника и по горло увяз в алкогольных проблемах.

Тогда солист неожиданно предложил:

— Простите, а вы случайно не с похмелья? Нет. Может быть, выпить хотите? Не стесняйтесь, скажите откровенно. Я сбегаю, тут недалеко. Вы с таким чувством говорите о выпивке — будто испытываете сильное желание отведать!

На явно провокационный вопрос Пусле не ответил, только раздул ноздри, его криминалистический нюх работал на полном напряжении: не крути хвостом, мы тебе не лыком шиты! В этот самый миг он заметил сразу два вещественных доказательства: мокнущий в стограммовой рюмке букетик подснежников и пустую бутылку из-под сиропа...

А когда из-за чересчур затянувшегося следствия у солиста от волнения начали дрожать руки, Пусле по-настоящему ощутил, что обладает талантом сыщика:

— От выпивона, да? — торжествуя, кивнул следователь подбородком на дрожащие пальцы собеседника. — Нет? Тогда, значит, от распутства? Какими венерическими болезнями прежде болели? Не лечились? Это ужасно! Вы можете заразить коллектив!

Стауглис подумал, что кто-то из них, он или гость, видимо, свихнулись, однако Пусле продолжал допрос и восхищался своей ловкостью.

Внезапно сыщик вздрогнул: его взгляд впился в оттопыренный карман солиста, где несомненно лежал весьма тяжелый предмет. «Кирпич или камень? » — напряженно работало воображение Пусле, а глаз бдительно следил за правой рукой хозяина... Вот она шевельнулась, и широкая ладонь легка на карман! «Только бы у него не начался приступ белой горячки!»

И визитер, сам не понимая, как это происходит, удивительно вежливо распрощался, пятясь, счастливо достиг двери и, не отрывая взгляда от кармана Стауглиса, из которого выглядывал уголок книги, выкатился из квартиры.

НАДСТРОЙКА ТОЖЕ БАЗИС...

ЧЕРТОВЩИНА

В нашем местечке приключилось неслыханное и небывалое: пропала халтура. Столько лет она выпирала, почитай, из каждого дома и каждого забора, лезла наружу даже из распоряжений, сочиненных хозяином местечка Паливонасом, и вот вдруг, извольте, — будто ветром выдуло. Даже воздух стал чище.

Повалили граждане на улицу, остановились у столовой, потянули одной ноздрей, потянули другой — не тот запах, и баста. Не несет больше из кухни ни дубильней, ни сопревшими портянками и копытной гарью — нет всех этих хорошо знакомых ароматов. Видимо, нет уже и того трубочиста, у которого, при назначении его поваром, голова местечка осведомился:

— Чем раньше занимался?

— Борщ хлебал, — ответил тот.

— Прекрасно! Отныне будешь борщ варить... — Паливонас знал, что такие квалифицированные специалисты под забором не валяются, и немедленно приставил трубочиста к котлу...

Итак, граждане тотчас почувствовали, что в воздухе пахнет по-иному, потрогали себя за носы — неужели чутье подводит? Более нервные даже в поликлинику подались — провериться.