По мне, говорю, хоть в оперу его, пусть своим рыканием театр разрушает, пусть потрясает и оглушает публику, хоть землетрясение или праздник песни имитирует, но... Заметил я рядом с фамилией солиста вопросительный знак, обозначенный каким-то спасителем душ... Стало быть, в чем-то тут собака зарыта — если не собака, то, на худой конец, хоть кошка!
А когда «Гяркле» праздновал десятилетний юбилей, я вновь вспомнил Стауглиса, — на этот раз фамилии певца в списке представленных к награждению вовсе не было. Почему? Оказывается, некий страж морали увидел однажды солиста в кафе: Стауглис сидел с двумя модными подонками и тянул подозрительную фиолетовую жидкость — видимо, денатурат.
Вскоре Стауглис подал весьма почтительное и несмелое заявление с просьбой о предоставлении ему квартиры.
— Какое нахальство! — звонко пропел Трюба, когда я помянул о просьбе Стауглиса. — Как он смеет! И для чего ему квартира? В пивной да под забором — ему дом родной. Еще других критикует. Знаешь, как он мой авторский концерт назвал? «Кошачье гармонизированное мяуканье!» Чего от него и требовать — каков соловей, такова и песня.
В другой раз снова слышу — Трюба все уши моим сотрудникам прожужжал: «Он и подохнет под забором. Мне только голоса его жаль». Понял я, что Трюба своего приятеля оплакивает, чистые скорбные слезы льет.
Мелькнула у меня мысль: следовало бы все-таки пригласить как-нибудь этого горластого пьяницу в кабинет, поговорить принципиально, по душам. Ведь у всех на глазах человек гибнет. Да вот только времени все не хватает — профсоюзные дела превыше всего, сперва о массах надо подумать! С каждым в отдельности недосуг связываться...
Однако и отдельного человека забыть нелегко: пришло известие, что Стауглис тяжко болен, а возможно, и помер, кто там разберет. То ли воспаление легких, то ли мозга — плеврит или менингит — одним чертям да святым ведомо, а скорее всего, видно, симуляция, перепой или что-либо подобное. С другой стороны, и отец не родня, как в беду попадет...
Но два месяца прошло, а больной с постели все не поднимается. Тогда и надумали послать профсоюзную делегацию: пусть сходит, разве тяжело, пусть утешит, подбодрит, поднимет настроение. Нельзя ведь дать человеку так просто, ни за понюх табаку, самовольно помереть. Но от этого необдуманного шага удержали сотрудники, более устойчивые морально:
— Выздоровеет, черт его не возьмет! Он, наверное, теперь водкой ноги полощет, а вы и раскисли уже! Если и привязался к нему какой-нибудь гриппок, от этого не подохнет. От водки не лопнул, а тут насморк! Не надо его волновать, нарушать покой, он и так нервный, еще здоровью повредит. К тому же, и сами можете заразиться — неведомо ведь, чем он болен. Ночи напролет с девками проводит...
Видим — их устами сам разум говорит, раскрывает недра логики и психологии. Правильно! Предоставим больному полный покой!
И что же — психспецы не ошиблись: через полгода Стауглис снова горланил и грохотал в хоре, еще успешнее оглушал слушателей и необыкновенной силой своего голоса дом культуры с фундамента поднимал. А вскоре выяснилось, что певец не все силы отдает народу — его здоровье позволяет ему и жену и детей... бить! Об этом говорила небольшая анонимная записка, которую только что принесла почта.
Нас удивило такое неудержимое моральное падение Стауглиса, такая внезапная его деградация. Поневоле пришлось оторвать взгляд общественности от актуальных проблем воспитания масс и сосредоточить внимание на отдельном индивидууме. Для расследования дела я пригласил наиболее изворотливого работника Пусле[27] и послал его к Стауглису:
— Ты только смотри осторожнее с ним, издалека, не раздразни. Знаешь — человек он крепко проспиртованный, может, у него в этот момент белая горячка... Конечно, ради откровенности и уюта можете выпить. Для душевного тепла, так сказать.
Придя в дом, Пусле солиста не нашел. Профпредставителя впустили другие жильцы квартиры. У них и надумал профэксперт почерпнуть сведения об этом забулдыге, распутнике и драчуне Стауглисе.
— Скажите, он пьет ежедневно?
Соседи оторопели.
— Да ведь... Он, кажется, и в рот не берет. Может, по праздникам... Мы не замечали, — информировал один.
Но в то время у другого соседа по квартире блеснула идея: а вдруг этот визитер поможет выселить солиста из квартиры? Освободится комната! Поэтому он с горячностью тотчас пополнил информацию первого жильца:
— Как не видели? Вы не видели потому, видно, что с ним из одной бутылки, стало быть, — а я видел! Ночью в его комнате свет горит и горит! Что ж он там делает, когда приличные люди законно отдыхают? Ясно, пьет! И расхаживает посреди ночи. Силен бес — из лесу вылез, людям спокою не дает.
— Ах так! А скажите, чем он жену бьет: бутылкой, кулаками или ногами лягает!
Первый источник сведений снова заартачился:
— Да ведь... Стауглис, кажется, не женат... Может, вы не к тому?
Однако второго жильца, явно обладающего талантом детектива, такое семейное положение солиста совершенно не удовлетворяло: