Клуб интеллигентов

И заметил он особу в штанишках не слишком модных, скрывающих, пожалуй, третью часть сокровенных мест, не голую, с глазами и ногтями, намалеванными не очень ярко, напудренную не густо, скромно раскинувшуюся на тропинке. «Ну, эта колодка сама кинется в объятия. Еще пол-литра поставит!» — решил Виштаутас.

Итак, подкрался он и смело прилег под горячий бочок. Поскольку девица звучно храпела, Фирцикас сунул ей в нос метлицу.

— Боже, уже насилуют! — голосом откормленного фельдфебеля взревела спящая красавица. — Милиция!!!

— Что ты, что ты, душенька? Что тебе привиделось? — ласково пошлепывая по ляжке, попытался успокоить ее Виштаутас, но увидел, что отдыхающая публика весьма чувствительна к зову ближнего и не стал ждать, пока их окружат зеваки.

Дольше всех его преследовал пенсионер-общественник, награжденный медалью «За спасение утопающих». Однако на суше старик отстал от Фирцикаса на втором километре, и его подобрала скорая помощь.

А Фирцикаса в свои объятия словила... толстая мамаша, та, которая раздавила мяч. Она хотела возместить убытки, но Виштаутас был джентльменом и от денег отказался. Тогда мамочка предложила ему вместе выкупаться. «На безрыбье и рак — рыба», — сказал сам себе страдалец по девкам и растянулся рядом с мамочкой.

Так они купались до сумерек. Вечером мамочка позвала Фирцикаса починить телевизор, который, как на грех, оказался совершенно исправен. Впоследствии сеансы ремонтов повторялись. Фирцикас все чаще доламывал аппарат.

Но мамочкино ателье было слишком узким для деятельности Фирцикаса, его сердце рвалось к большим профессиональным широтам. Он чувствовал, что поступился принципами своей массовой деятельности, сошел с идейного большака, свернул на ложный путь.

Все это время к нему присматривалась одна прибрежная фея с огромной копной волос на голове. Ее давно уже восхищал спортивный талант Фирцикаса, в особенности волновали ее волосы, которые росли у него не только на голове, на лице, но... Нет, что вы! Густые кустарники, заросли, сплошные джунгли из волос путались, завивались, пробивались не только на груди, но и на спине. А пронизывающие карие глаза, а элегантные, выгнутые в коленях ноги, а экстравагантные мини штанишки, а...

Эти многократные «а» и свели их с глазу на глаз, и растаяли их взгляды в недрах их душ.

— А здесь глубоко? — послышался голос из чащи волос.

— Сейчас измерим! — живо отозвался Фирцикас, нырнул прямо под фею и вынырнул с ней на плечах. Крепко оседлав шею кавалера, она от радости болтала ногами. От счастья бултыхалось и сердце Фирцикаса.

Однако чем черт не шутит, когда бог спит..

В самый разгар любовного опьянения парочку застала врасплох все та же мамочка. Снова испортился телевизор! Она очень хочет, чтобы Фирцикас проверил кинескоп и прочие части. Виштаутасу, когда-то целый год отиравшемуся в профтехшколе, эта работа была сущим пустяком, но его фея на эту профессию смотрела подозрительно, опасаясь, как бы любимый не переутомился.

Мамочкин телевизор, будто одержимый бесом, портился все чаще и чаще... А она так любила этот домашний экран, в особенности передачу «В семье Петрайтисов»[22]. Не дождавшись мастера, она однажды лично пожаловала на квартиру Фирцикаса. Но тут дверь у нее под носом захлопнула та самая пышноволосая фея.

В конце концов мамочка как-то изловила Виштаутаса на улице.

— Не могу, дорогая, не могу. У меня инструмента нет. Одолжил другу, а тот уехал в... Антарктиду... Вот когда вернется... — выкручивался Фирцикас.

Но мамочка предполагала, что Фирцикас говорит неправду. В один недобрый день прошмыгнула она в квартиру телемастера, свирепо прорвалась мимо волосатой вельмы конкурентки и разразилась:

— Он меня совратил, я на него в суд подам, напишу в газеты, на работу сообщу... Я из-за него с мужем развелась!

— Ничего ты в суде не урвешь, — категорически, тоном знатока заверила волосатая. — В одиночку Фирцикас тебя обидеть не мог. Да, да, — это доказано долголетней практикой медицины.

— А чем он докажет, что нет... Я буду говорить на суде, что... Он сильнее моего мужа. Суд на стороне женщин.

— Только не таких, как ты — с гнилой моралью!..

И они еще долго беседовали о вопросах семьи, любви, невинности и пра́ва, так долго, что Виштаутасу надоело прозябать в туалете — надежном убежище от уксуса и других волнительных жидкостей, которые женщины иногда применяют в любовных делах. Всесторонне перемыв косточки одна другой, они внезапно направили жало на Фирцикаса. И, бичуя его, соперницы так дивно сошлись во всех пунктах, что нашего героя мороз по коже продрал.

Вскоре Виштаутас услышал:

— Скотина! Бык! Жеребец! Боров! Кролик...

Он понял, что эти комплименты предназначены ему, джентльмену, который называл их одними лишь поэтическими именами. Откуда такая неблагодарность?

Однако самой страшной была конечная резолюция обеих красоток:

— Его надо проучить! Ты теперь иди прямо в суд, а я побегу в редакцию. Мы ему покажем, как разрушать крепкие советские семьи, разваливать нашу первичную общественную ячейку!