Клуб грязных девчонок

Нет, te lo juro, chica[77], мне хватило бы счастья иметь этих двух потрясающих маленьких энергичных мужичков. Но девочка сделала бы меня цельной, понимаешь, что я хочу сказать? Семья стала бы наконец настоящей. С девочкой я ходила бы по магазинам, летом брала ее на концерты на Эспланаде, и она бы не тратила все свое время, выискивая подходящее дерево, на которое можно забраться, чтобы сверху плевать на прохожих. Мальчишки озадачивают своими шалостями.

Я не скажу Роберто о том, что беременна, до нашей годовщины в марте, когда мы совершаем ежегодное путешествие в Буэнос-Айрес. Пусть это будет нечто особенное. Я прибавила в весе, хотя всего один или два фунта. Роберто повторяет, чтобы я поменьше ела. Всегда так говорил. А я не обращала внимания. Ха!

Роберто тоже обрадуется. Он твердил мне, что наш дом слишком велик. Мы живем в доме стиля эпохи Тюдоров, с шестью спальнями, тремя ванными, двумя акрами собственной земли и лесным участком. Но сама я выросла на Палм-Айленд в доме еще больше – с мраморными цветами, плавательным бассейном, дюжиной пальм и воротами на въезде. Нас было четверо детей, и праздники устраивались по любому поводу. Приходили знакомые по Кубе мамы и папы, пили mojitos[78], ели маленькие сандвичи с гвоздичным сыром и вели себя так, будто не уезжали с острова. В нашем доме в Майами не ощущалось пустоты, потому что он никогда не пустовал.

В этом доме чувствуется пустота, потому что у Роберто в Бостоне нет настоящих друзей, даже знакомых, а моих подруг он не любит: подозревает, когда мы смеемся, то обсуждаем его. Естественно, мы о нем никогда не говорим, но это очень трудно объяснить. В прошлый раз, когда sucias ушли от нас, Роберто разбил мне губу, и я решила, что больше не стоит приводить сюда подруг. Мне нравятся и сами вечеринки, и подготовка к ним, но не хочу, чтобы мне пускали кровь.

Все друзья Роберто в Майами. Там наш брак, наверное, сложился бы иначе. В домах Кубинского Майами редко проявляют насилие, потому что все друг к другу ходят и за тобой обязательно приглядывают. Родители колотили бы друг друга гораздо чаще – и меня тоже, – если бы рядом постоянно не находились друзья, приходившие продегустировать запасы наших кладовых. У нас эмоциональная семья, но немного крика, ругани и колотушек никого не убьет. Так случается в семьях. Я хотела бы, чтобы мы жили где-нибудь еще. Ярость Роберто начинает пугать меня. Мы здесь одни. Но у него хорошая работа.

Я мечтала бы наполнить дом топотом маленьких ножек – девичьих, в кожаных башмачках. Я на третьем месяце и сказала доктору Фиск, что не желаю знать пол ребенка до тех пор, пока он не родится. Но сама уже знаю – это девочка. Не понимаю, почему такую дурноту принято называть утренней – я испытываю ее денно и нощно. И другие женщины, которых я знаю, страдали сильнее всего по ночам. Моя мать мучилась со мной, а с братьями – нет. Я чувствую, что это девочка. А если ошибаюсь, будем продолжать до тех пор, пока не родится дочь.

Роберто тоже хочет ребенка. Я поняла это, когда он завел разговор о том, что нужно разровнять и вычистить задний двор, чтобы снова поставить туда гимнастические тренажеры для начинающих ходить. Он считает, что у нас будет мальчик. Такой уж он человек, sabes[79]. Но я перестала обращать на это внимание. Есть такие вещи, из-за которых с ним бесполезно сражаться.

Он клянется, что ему пришлось обращаться к врачу после нашей последней крупной ссоры в гостинице в Нью-Хэмпшире. Тогда, после лыж, он сломал мне ключицу, убедив себя, будто я осталась днем в номере, чтобы изменять ему с подростком, который подавал нам с Лорен горячий шоколад.

– Я видел, как он на тебя смотрел, – бросил муж. Полный бред. Я даже не помнила, как выглядел этот мальчик. Но Роберто решил, что синяки на шее появились потому, что он целовал меня в туалете. Поставил ногу мне на грудь и давил до тех пор, пока не треснула кость. Я сказала, что сломала ключицу, когда каталась на лыжах, и Лорен, слава Богу, поверила.

Я тоже не без греха. Бывает, набрасываюсь на Роберто и сама колочу его. Он намного крупнее меня, но, поверь, иногда огребает. В прошлый раз Роберто сделал все, как у него принято, – толкнул меня, обозвал дурными словами в присутствии мальчиков и велел собирать вещи. Но он никогда не бьет меня при них – не бьет сильно. Оттягивается, только когда мы одни. Этого я не понимаю. В брачных союзах общество всегда склонно обвинять мужчину. Но моя мама поколачивала папу ремнем. И признаться, я унаследовала ее привычку. Если Роберто ударит меня, ему приходится защищаться самому. Но я не хочу, чтобы посторонние проведали о наших делах, и о них никто не знает. В основном мы счастливы друг с другом, и только это имеет значение.