Клоун Шалимар

Его камера была длиной в десять футов и шириной в четыре. Там помещались цельнометаллическая кровать, а также раковина и унитаз, тоже из нержавеющей стали. Два раза в месяц ему выдавали писчую бумагу, туалетную бумагу, мыло, карандаши. Чашки не полагалось. На завтрак ему ежедневно приносили емкость с молоком, а если он хотел кофе, то должен был просунуть эту емкость в оконце, и тюремщик наливал кофе туда. Иногда раздатчик нарочно или по недосмотру плескал горячую жидкость мимо, прямо на руки Шалимара, но тот ни разу не вскрикнул. Сотня приговоренных к смерти наполняла центр реабилитации своими голосами, запахами, шумом. Люди вопили, ругались, выкрикивали непристойности, но все они были в какой-то степени философами и во что-то верили, а многие даже пели: «Скоро станут дни светлее, мы грозу преодолеем!» Были и другие, они говорили быстро, ритмично, в своеобразном темпе тюремного рэпа: «Туда-сюда я шагаю прямо, чтобы не думать, жгу времени динамо, мрак сменяет ярчайший из дней, холод пробрал меня до костей». Многие общались с Господом Богом гимнами: «В новом дому мне одному жизнь теперь, увы, коротать! Но верю в душе — ты со мной, Иисус, ближе друга мне не сыскать!» Клоуну Шалимару был предоставлен лишь этот довольно скудный выбор способа существования, но он не вопил, не пел, не сыпал словами в стиле рэп и не взывал к Господу. Он принял все, что выпало на его долю, включая и отказ от него Тиллермана. Тот бросил его и ушел, а Шалимар молча слушал голоса из одиночных камер: «Четыре с половиной года — понимаешь? — четыре с половиной года у меня ушло, только чтобы найти адвоката, который согласился бы апелляцию подать». Кто-то кричал про пять с половиной лет; кому-то приходилось добиваться справедливости, как они говорили, девять или даже десять лет, — ведь многие из узников так и не желали признать себя виновными; многие серьезно занимались здесь статистикой, например подсчитывали процент официально признанных судебных ошибок. По их мнению, этот процент среди приговоренных к смертной казни был высок, гораздо выше, чем среди прочих категорий узников, так что, если твердо верить, Господь, глядишь, и смилуется и пошлет тебе помощь свою, но пока суд да дело, надо просто ждать, набраться терпения и надеяться, что не твой номер выкликнут, когда какой-нибудь из вновь избранных, дорвавшихся до власти губернаторов пожелает на радостях зажарить на газу одного из осужденных на смерть.

Кто-то из предшественников Шалимара оставил на стене камеры химическое уравнение: 2NaCN + H ₂S0 ₄= 2HCN + Na ₂S0 ₄. Он догадался, что оно, собственно, и являло собой его смертный приговор. «Тебе, красавчик, десять лет ждать не придется, — издевательским тоном заметил ему один из тюремщиков, — по нашей информации, браток, тебя попросят поторопиться».

Информация оказалась, мягко говоря, неточной. Месяцы перетекали в годы, вот их уже стало пять, а потом и больше пяти — проползло две тысячи вонючих дней. Тюрьма обветшала, и обитатели ее тоже. Во время очередного урагана с наружной стены стали осыпаться камни, и несколько охранников и заключенных получили травмы. Люди в камерах смертников дряхлели и болели; кого-то из них зарезали, кого-то забили насмерть, кого-то пристрелили. Помимо уравнения, начертанного на стене камеры Шалимара, здесь была еще масса других способов умереть. Через три года заключения клоун Шалимар согласился выходить на прогулки. Он пошел на то, чтобы его раздели, обыскали и выпустили во двор в трусах и майке, а там — была не была — как сложится. В первый же день люди небольшими группами стали понемногу приближаться к нему, меряя его враждебными взглядами. Он постарался не встречаться глазами ни с кем из них. Прислонившись к стене, он взглянул вверх, на упершуюся в небо трубу газовой камеры: через трубу после очередного исполнения приговора цианистый водород выпускали в атмосферу. Он отвел глаза.

За двумя столами резались в карты, кто-то один на один закидывал мячи в баскетбольную корзину. Он направился к турнику и стал подтягиваться на руках; когда перевалил за сотню, карточная игра прекратилась, когда же досчитал до двухсот, остановились и обучавшиеся покеру. После трехсот отжиманий за ним наблюдал весь двор. Он спрыгнул на землю и снова прислонился к стене. Люди заметили, что он даже не вспотел. К нему двинулся один из самых влиятельных тюремных авторитетов из банды «кровавиков» — рослый тяжеловес. В руке он держал заточку из пластмассы, не обнаруженную металлодетектором.

— Никакие спортивные трюки теперь тебе не помогут, жопа террористская, — произнес он.