Клоцвог

— Не волнуйтесь. У нашей Эллочки своя особая голова на плечах, и там такой порядочек установлен, что только держись. Она вашу мезузу вставит в свое место. И учтет. Мы привыкли. Вы только при ней про евреев не упоминайте. Просто так. Для нашего общего покоя.

Бейнфест перевел разговор на другое.

Говорит:

— Вы мне родные, и потому между нами должны быть особые доверительные отношения. Как между клиентом и адвокатом. Шучу. Но в каждой шутке есть великая правда. Вы знаете. Так вот, Майечка. Я хочу тебе предложить, потому что ты в этой истории будешь самое главное звено. У меня очень хорошая квартира. Неподалеку от вашей — в Старомонетном. Двухкомнатная с огромной кухней. Тебе, Майечка, это особенно важно знать как хозяйке.

Я скоро умру. Это дело решенное. У меня сильная болезнь плюс возраст. Я консультировался со знакомым академиком — шансов нет. Умру я — и квартира достанется государству, от которого я, конечно, видел много хорошего, но все-таки не до такой степени, чтобы посмертно делать шикарные подарки.

План такой. Самый шпионский. Хе-хе. Конечно, фикция всем понятная. Но никто не подкопается. Вы с Мариком разводитесь. Ты, Майя, расписываешься со мной. Я тебя как жену прописываю. И квартира ваша. Я сколько живу, столько живу, и умираю с легким сердцем, что обеспечил близких мне самым дорогим и важным — лишней крышей над головой. Я долго думал — и, кроме вас, мне такой подарок, чтоб от чистого сердца без задней мысли, сделать некому. А вам — пожалуйста.

Марик растерялся. Попросил время подумать. Я к нему присоединилась. Не в каждой жизни происходят такие подарки.

Бейнфест на прощание попросил с ответом не тянуть, так как время его поджимало и каждую минуту он мог уйти навсегда. Как он выразился:

— Цейтнот!

Дверь за ним захлопнулась.

Я произнесла одно слово:

— Ну?

Марик кивнул.

Ночью будущее казалось ясным и прекрасным, как майское утро в песне.

Не откладывая, мы с Мариком отнесли бумагу на развод в загс.

Хоть и было в заявлении указано, что мы обоюдно согласны, процедуру надо было провести через суд из-за несовершеннолетнего ребенка — Эллы.

Бейнфест устроил по ускоренному графику. Через месяц я прописалась в его квартире на правах жены.

Он сразу заявил, что никакой помощи ему от нас не нужно ни за что. Просто, говорит, ждите известий. То есть что умер. К нему через день приходила домработница — она в их семье хозяйничала с незапамятных времен, она и оповестит нас в случае скоропостижной смерти Натана Яковлевича.

Но дело не в этом.

Месяц промелькнул быстрым темпом.

Мише я не писала. От него тоже ничего не было.

С Репковым не встречалась.

А ведь Элла была вся в тройках. Только по рисованию пятерка.

Я к ней:

— Ты совсем съехала по успеваемости. Тебя это устраивает? Не стыдно?

Она ухмыльнулась:

— Не стыдно. Мне на продленке учительница кружка по рисованию сказала, что у меня способности к цвету. Их нужно развивать. А вы их не развиваете. Это тебе и папе должно быть стыдно.

И мне стало изо всех сил стыдно. Если есть в моей дочери хоть капля от меня, то нужно эту каплю довести до конца. Если она рисует с талантом, то пусть идет по этой дороге. И счастливого пути.

Еще за день до окончания четверти я пошла в школу. Встретилась с учительницей рисования — она и черчение вела в старших классах, и кружок живописи. Мне было описано, какие надежды подает моя девочка.

Не откладывая, я взяла Эллу за руку и отвела во Дворец пионеров на Полянке. Туда же, куда когда-то ходил и Мишенька. Только в другое направление — рисования и живописи.

Руководитель — мужчина пожилых лет — посмотрел рисунки, акварели, прочие наброски в альбоме и на отдельных листочках и заверил:

— Пусть ходит. Вообще-то мы почти всех берем. Но вашу девочку — обязательно. Надо бы раньше. Она бы уже далеко продвинулась. А сейчас в лагерь поедет, наверное, к бабушке-дедушке, а осенью занятия. В какой класс идешь? — Он посмотрел на Эллу как на взрослую.

— В четвертый.

Руководитель удивился. Естественно, он решил, что хотя бы в пятый или в шестой. Но и обрадовался. Возраст начальный, легко в голову вкладывать и выкладывать, что хочешь. В художественном деле — очень важно развивать вкус. Это первое. А второе — само приложится, что надо.

Летом кружок работал, несмотря на то что большинство детей разъезжались.

Руководителя кружка звали Петр Николаевич Зобников. Он написал мне на бумажке свой телефон и перечислил нужные в учебном обиходе предметы и вещи. Все у Эллы и так было.

У нее вообще все было. Это ее самой не было.

Но дело не в этом.

Ввиду Бейнфеста, а также нежелания Эллы ехать куда-либо на каникулы лето предстояло провести в Москве.

Я радовалась этому обстоятельству, так как сильно устала. А отдых с семьей — тоже труд. И очень нелегкий с любой стороны.

Элла ходила во Дворец пионеров почти каждый день. Подружилась там с одной девочкой.