Клон-кадр

Потому что после этой истории Клон уже не был глупым мальчиком, вот в чем все дело. Я имею в виду: та история стала первой по-настоящему взрослой историей Клона. После которой он уже не мог не видеть себя со стороны глазами других — по крайней мере глазами ее участников.

Взросление: оно начинается именно тогда, когда ты обретаешь способность смотреть на себя глазами других. Хотя, может быть, оно начинается еще раньше.

Все пошло наперекосяк. Слухи быстро распространились по тусовке, и Клона даже при самых лучших раскладах теперь не могли принять там как равного. Для всех он стал Человеком, Который Позволил Отодрать Свою Телку. Ни о каком махаче один на один не могло быть и речи: Клону там не то что ничего не светило, а вообще ничего не светило. Я имею в виду: абсолютно ничего. Кроме, разве что, возможного физического уродства или инвалидности до конца жизни. Тимофей Бубнов умел делать из людей физических уродов и инвалидов. Прецеденты были, о них все знали и говорили, передавая (в виде легенд уже) последующим поколениям фантиков.

С девчонкой той тоже ничего не склеилось. Некоторое время они еще номинально числились вместе, потом — уже после — несколько раз встречались и занимались бурным сексом, наполовину ностальгическим, наполовину состоящим из недовоплощенной в свое время частички реальной любви. Но это было уже не то. Чего там говорить — это уже был настоящий фейк, лажа. После той вечеринки их отношения наглухо изменились, не оставляя никаких шансов.

Клон на время выпал из околофутбольной движухи. Бубнов должен был быть убит, причем убит именно им. Убит в честном махаче сила на силу. Вряд ли это могло что-то изменить в отношении к Клону тех, кто был свидетелем той (третьей) истории, но с небольшой долей вероятности это могло изменить главное: отношение Клона к самому себе.

— Это мой личный дьявол, — говорил Клон. — У «Depeche Mode» есть песня «Personal Jesus», а у меня есть personal Satan. У каждого есть свой personal Satan. Когда-нибудь он появится и у тебя.

Я знал, что появится. Знал и искал. Ждал, точнее. Он всегда появляется.

Снова о Клоне: Клон лез во все уличные драки, серьезно занялся рукопашным боем, выё…ывался к месту и не к месту на случайных прохожих — опасных и не очень. Получал пи…ды, вставал, отряхивался и шел дальше — если так можно выразиться фигурально по отношению к тому пути, который он для себя избрал. Время от времени Бубнов всплывал то здесь, то там на его горизонте (привет, дружище, сколько лет, сколько зим!) — они здоровались за руку, пили пиво, вспоминали минувшие дни, делились (по касательной) впечатлениями о днях насущных…

Вне зависимости от того, сколько махачей (и с каким счетом) Клон проводил во всей остальной, не касающейся бубновской темы, жизни — он ничего не мог сделать с самим Бубновым. И физическое состояние здесь было ни при чем.

Каждый раз, встречая Бубнова (случайно встречая, как это обычно происходит в очень маленьком и тесном городе Москве) — на улице, в кабаке, в ненавистном общественном транспорте, — Клон превращался в семнадцатилетнего мальчишку. В неокрепшего и неоперенного глупого интеля, у которого отняли деньги и любовь, но так и не смогли отнять кумира. Злого и ныне ненавистного, но все же кумира. Непобежденного. И (как и любой кумир) даже теоретически не могущего стать побежденным.

Если весь мир делится на удавов и кроликов, то Бубнов стал Клоновым удавом. Личным. И единственным. Personal snake'oм — несмотря на то что больше ничьим кроликом Клон не являлся.

Не знаю, поймете ли вы, о чем идет речь, но вот именно это и делало Клона интересным человеком. Неотмщенное унижение. Кривая дорожка, по которой он движется ради своей цели (цель: все время отодвигалась на неопределенное время и расстояние, но при этом оставалась целью).

С каждым шагом (как нам обоим тогда казалось), с каждым уличным махачем, с каждым безбашенно проведенным вечером, с каждым евротрипом неизвестно куда, Клон делался сильнее. На йоту, на толику, но все же более способным к преодолению того, что ему предначертано преодолеть…

Но: Клон — не преодолел.

Вместо этого он снова стал ездить на выезда (выждав паузу, достаточную для смены нескольких хулз-поколений и, соответственно, для забвения его имени). А потом, не прижившись (опять-таки — не прижившись), он (по любви, разумеется) женился и ездить на выезда перестал, зато стал писать книги про футбольных хулиганов.

Убить человека можно не только физически. Его можно убить силой своего статуса. Превосходящей силой. Силой своего культа, который переплюнет, задавит его культ. И который Клону теперь предстояло создать.

Во всяком случае, он думал именно так. А может, и не думал. В таких вещах вполне можно не отдавать себе отчет. Для составления отчетов существуют: психологи и психиатры.

Теперь у Клона была новая (культовая, если иметь в виду создание собственного культа) дорожка. Так уж получилось, что именно в этот момент эта новая дорожка на сто восемьдесят разошлась с моей.

* * *