Клодет Сорель

— Да не выпустили бы ее из Екатеринбурга живой, там такие звери работали, что я их сам побаивался. Добили бы любого, кто выжил, это точно. Так что, скорее всего, эта ваша женщина действительно самозванка. Да вы и сами знаете, наши с вами коллеги живыми никого не отпустят, не те люди.

— И нас? — помолчав, спросил Кузин.

— Ну, нас-то в первую очередь! — усмехнулся Стоянович.

Никите стало плохо. Он где-то глубоко внутри понимал, что это — конец, но все равно надеялся, что обязательно произойдет что-то чудесное, хорошее, и их если и не отпустят, то хотя бы загонят в лагерь, на Колыму, в Сибирь, но ведь и там люди живут? Главное — живут. За что, за что его убивать!

— А за что нас убивать? — сухими губами пробормотал он.

— А за что убили царских дочек? Младшей — только-только семнадцать стукнуло, ей бы в белом платье ходить, да с юнкерами целоваться. А ее расстреляли. За что? А мальчишку этого четырнадцатилетнего — за что? За то, что папа и мама у него не те? За то, что он родился наследником российского престола? Так мы и собственных детей не жалеем, чего уж говорить о царских-то! Сына Каменева расстреляли, а ведь и ему всего 17 лет было. Он кому мешал?

Стоянович подумал немного.

— За что нас? А мы с вами столько знаем, дорогой Никита Васильевич, что нас отсюда выпускать никак нельзя. Да и статьи у нас с вами расстрельные.

— Но ведь мы не шпионы!

— Конечно, нет. Но если всем уже сказали, что мы шпионы, то назад уже переиграть нельзя, доверия органам не будет. И вообще, вы что, на самом деле не понимаете, что происходит?

— Нет. А что?

— Вы же взрослый человек! Сколько вам, лет 30? Ну, вот, большой мальчик, а задаете детские вопросы. Мы с вами — отработанный материал. Всю старую гвардию и тех, кто ее помнит — меня и вас, для примера — сейчас уберут. Потом уберут тех, кто нас убирал. А потом и тех, кто убирал их. И вырастет новое, свежее поколение, для которого наши с вами ценности — пустой звук. Они будут знать не историю, а господствующую на тот момент легенду об истории. Если оставить меня в живых — меня, который брал в Октябре телефон и телеграф и отключал от связи с миром министров-капиталистов, то я расскажу правду. Про то, что на телеграфе не было никаких юнкеров с винтовками и пулеметами, а было несколько перепуганных до смерти девиц, которые больше всего переживали не за судьбу демократии в России, а за то, как бы мои матросики им юбки прямо на столах не задрали. А вот если меня не станет, то они будут считать, что телеграф в Питере захватил артист Ванин из фильма «Ленин в Октябре», стреляя из нагана в трусливых белогвардейцев. Видели этот фильм?

— Конечно!

— Чистой воды вранье. Но кто посмеет опровергнуть легенду? Поверьте, что по нему потом будут историю изучать, и поколения будут расти в полной уверенности, что Ленин был забавным добрым старичком. Что министры-капиталисты были карикатурой, как и эсеры с меньшевиками. Если убрать нас, то люди будут искренне считать, что фильм Эйзенштейна «Октябрь» — это хроникальная съемка и что именно так и штурмовали Зимний. И вырастет вот такое вот чистое, я бы сказал, стерильное поколение, а за ним — еще одно, и еще. И с ними можно будет делать все, что угодно, потому что в голове у них будут не знания, а цитаты. Их можно будет посылать творить самые страшные мерзости, и они истово будут верить, что это не мерзости, а великие деяния. Им нужно поколение, которое, образно говоря, не учило бы Закон Божий, а просто зубрило бы примитивный катехизис. А вы предлагаете нас оставить в живых? Чтобы мы взяли, да оторопев от происходящего, и сказали: «Товарищи, это все легенда, миф! На самом деле все было проще, гаже, страшнее! Но зато в тысячу раз интереснее, чем в вашем кино». И мы им объясним, почему к нам, к большевикам, шли такие люди, что раньше и не плюнули бы в нашу сторону. Объясним, почему блестящие офицеры, окончившие академию генерального штаба, проиграли гражданскую, но вместе с тем и объясним, что проиграли-то они ее вовсе не босым лубочным мужичкам с берданкой, не взятым от сохи гениальным командармам. А так — нету нас и никому уже не надо нашего объяснения. Достаточно будет удобной красивой легенды. Мы с вами последние, кому нужна истина. Остальным поколениям будет нужен только миф.

— Но вы же ушли к белым, а сейчас рассуждаете об истине и мифах! — Никите было нечего терять, а спросить про переход хотелось ужасно.

Стоянович помолчал.

— А это вы своей великой княжне спасибо скажите.

— Да за что же?