КЛОДЕТ СОРЕЛЬ

И он сделал движение, будто бы собирался стукнуть Кузина еще раз. Никита дернулся, неловко свалился с табурета, форменные бриджи без пуговиц, спустились, обнажив подштанники. Сержант заржал. А Кузин неожиданно для себя заплакал.

Следователь, похохатывая, вернулся на место, Никита, глотая слезы, поддерживая штаны, сел на табурет.

- Ну, будем признаваться? – почти дружелюбно спросил лейтенант.

Кузин кивнул.

- Валяй, - предложил следователь.

- А в чем признаваться, гражданин следователь?

- Блядь, ты вообще без мозгов, что ли? – удивился тот. – Тебе же сказано: в шпионской деятельности. Или память освежить?

Кузин отрицательно помотал головой.

- На кого я работал?

- Решай сам, выбирай, - следователь улыбнулся. - Хочешь – на польскую разведку, хочешь – на румынскую. А хочешь – на английскую. Или японскую. Давай, решай.

- Японская? – изумляясь идиотизму ситуации настолько, что даже перестал чувствовать унижение, спросил Никита.

- Записываю: я был завербован японской разведкой, которой передавал сведения о… О чем ты ей передавал сведения?

- Об учетных данных работников наркомата? – предположил Кузин. В голове все еще звенело.

- Молодец! Толково! – обрадовался следователь и что-то записал в протокол. Посмотрел, полюбовался на написанное, и вдруг огорчился.

- Не, Кузин, мало. Давай еще.

- Что еще?

- Еще признавайся. Скажем, ты еще и на польскую разведку работал, а?

- Да как же, - попытался возразить Никита. – Как я мог работать и на поляков, и на японцев?

- А вот ты мне сейчас и расскажешь, как. Пишем, «был завербован одновременно польской разведкой». Как она у них называется?

- Дефензива? – неуверенно сказал Кузин.

- О! Видишь, даже название знаешь! А говоришь, что не шпион. Обязательно шпион! «Завербован Дефензивой». А Сигуранца – это что?

- Румынская. – Кузин вообще не понимал, что происходит. Это теперь таких дебилов в госбезопасность берут?

- Во, отлично! Значит, ты был еще агентом Сигуранцы. Понял?

Кузин кивнул. Они не могут считать, что весь этот бред – это нормально. Вот берет, скажем, прокурор в руки папку, где написано, что один и тот же человек передавал данные японцам, полякам и румынам. И какие данные! Понятно же, что это – полный бред. И что, кто-то в это поверит?

- Вот, Кузин, видишь, когда сотрудничаешь со следствием, то все у тебя хорошо. Ты к нам по-хорошему – и мы к тебе по-хорошему.

«Где-то я уже слышал эти слова. Господи, это ж я всегда говорил подследственным. Это что же, я был таким же идиотом, как эта жирная сволочь напротив?»

- Ладно, Кузин, на сегодня – все. Устал я.

«Устал он! Он сейчас спать пойдет, а меня в камеру – и подъем! Днем-то спать не разрешается, а ночью опять вызовут, знаем мы эти штучки!».

Следователь вызвал конвой.

 

Весь день Никита провел как сомнамбула, спотыкаясь, бродил по камере, похлебал удивительно невкусного супа и сокрушался про себя, что и в ночь перед арестом спал плохо. Получается, чуть ли не двое суток на ногах. А еще очень жалел, что не закрутил с брюнеточкой из архива. Ладная такая брюнеточка, грудастая, глазками стреляла, а он все думал – успеется. Теперь не успеется. Долго не успеется.

Он пытался что-то анализировать, но в голове было мутно, словно перекатывались мелкие металлические опилки. Мечтал он только об одном: дождаться отбоя и рухнуть на нары.

И когда пришел этот самый отбой, то уснул, еще до того, как лег.

И тут же – ему показалось, что прямо через долю секунды - получил удар в бок, от которого перехватило дыхание. Кто-то стащил его с нар и, бросив на пол, стал пинать сапогами, куда придется.

- Ты что, сука, спать вздумал? Встал! Встал быстро, кому сказал! На допрос!

Его схватили и потащили, время от времени подбадривая пинками. Так в одних кальсонах и втолкнули в кабинет, где он чувствительно припечатался носом в пол.

- Вот те на, Кузин! – притворно удивился знакомый голос. – Ты что, решил, что мы закончили, спать улегся? Ты у меня теперь спать не будешь, пока все не выложишь, до последнего, понял? А ты выложишь.

- Я же вроде признался уже, - устало сказал Никита.

- Ты издеваешься, контра? – злобно спросил следователь. Никита все силился вспомнить, как же его зовут, но не помнил, назвал тот себя или нет. – Конечно, ты признался, еще бы ты не признался. У меня все признаются. Но ты же еще никого из своих сообщников не назвал! То есть, ты представляешь, они целые сутки ходят на свободе, вредят народной власти, готовят теракты против наших руководителей и самого товарища Сталина, а ты, вместо того, чтобы немедленно пресечь их контрреволюционную деятельность, спать улегся? Это же самый натуральный теракт!

И он - на этот раз с размаху – ударил Кузина в лицо. Там что-то хрустнуло, и стало так больно, как никогда еще больно не было. Никита закричал, чтобы хоть немножко облегчить невыносимую эту боль.

- Ты что? – удивился следователь. – Я же еще даже не начал! Разве так ты должен у меня орать?