Клювы

– Не спать, – ответила она. – Все взаимосвязано. Подготовка к твоей миссии.

– Я не понимаю.

Единственное, чего ему хотелось, – зарыться в ее кудри и, может, потом, проникнуть под платье, сплестись, стать одним, чтобы кости проросли друг в друга.

– Ты – особенный, мой мальчик, – сказала Яна. – В твоих, и только твоих силах разбудить человечество.

– Но как?

– Ответь сначала: зачем? Зачем Лунное Дитя усыпило людей?

– Чтобы уничтожить цивилизацию?

– Глупости! – Она мелодично рассмеялась. – Мы не мешали ему. Напротив, Дитя устанавливало с нами связь, чтобы предупредить о грядущих трагедиях. Когда «Аполлон семнадцать» высадился на Луну, оно говорило с Сернаном и Шмиттом. Записи засекретили, но правительству США удалось предотвратить множество катастроф, вызванных тайфунами, землетрясениями и торнадо, – благодаря помощи свыше. Не всю полученную информацию истолковали правильно, иначе в Китае не прорвало бы дамбу, мы бы избежали жертв в Лос-Родеосе и Джонстауне.

– Но, Яна… миллионы погибли за три дня.

– Это было необходимо. Чтобы не погибли миллиарды. Малое зло ради выживания всего вида.

Филип непонимающе замотал головой.

– Послушай, – сказала вкрадчиво Яна, – одно из десяти яблок сгнило внутри. Как найти испорченный плод?

– Надкусить каждый?

– Верно. Если ты надкусишь девять яблок и не найдешь гниль, какое из яблок сгнило?

– Десятое.

– Десятое, – повторила Яна, не прекращая гладить его по щекам. – Лунное Дитя искало человека, который вскоре уничтожит все живое на Земле. Солнечного Короля.

Словно раскаленный гвоздь впился в мозг Филипа.

– Корнея?

– И снова верно. Ему нужен Корней. Единственный, защищенный от сил Луны. И, лишь усыпив всех, можно было выявить цель.

– Но Корней никому не грозит.

– Осознанно – нет. Но свет внутри него – червь, способный сожрать планету. И вот почему я научила тебя не спать.

– Погоди… – Филип отстранился, но Яна пылко прильнула к нему.

– Ты должен помешать Солнечному Королю. Убей его, мой мальчик, и мир проснется. Судьба человечества на чашах весов.

– Чашах весов? – хмурясь, переспросил Филип.

– Да!

– «Родина на чаше весов». «Честь на чаше весов». Слова из арсенала моего отца. Яну они страшно бесили.

– Я – Яна! Не время придираться к словам. Сегодня в одиннадцать часов Солнечный Король придет к маятнику. Там все началось, и там закончится. – Филип высвободился из объятий. – Ты прикипел к пареньку, я понимаю. И он ни в чем не виноват. Но воспринимай его как опухоль. Ты обязан. Исцели мир! Верни все, как было.

– Нет! – отчеканил Филип.

Серебряные полумесяцы вспыхнули гневно в зрачках жены.

«Эта тварь не Яна, – подумал Филип, пятясь. – Она использует память о Яне, чтобы добиться своего».

– Ты смеешь мне перечить?!

Серебро залило глаза. За веками горели две луны. В их липком свете лицо женщины посерело и удлинилось.

Филип ринулся к крыльцу. На бегу подобрал топор. Заскрипели половицы, он встал в боевую стойку возле спальни.

Он видел дверной проем. Колышущуюся снаружи темень, хотя до сумерек было далеко.

– Мне… перечить? – Голос булькал из-под толщи вод.

Рыжие отростки вползли в дом. Потрогали косяки, петли и притолоку. Уцепились щупальцами спрута за дверную коробку. Существо вошло в коридор. Босые ступни скользили над полом, руки потянулись к Филипу. Из неровных порезов прорастали локоны. Волосы кишели вокруг мокрой свалявшейся массой. Текли из опустевших глазниц. Платье разлезлось, обнажив истлевшую плоть в мелких дырах: ячеистые соты пчел.

«Маскарад! – Филип занес топор. – Не верь ничему!»

– Ты изменил мне… – прошипела мертвячка.

Заслонка печи распахнулась, и из недр поползли волосы и заиграла музыка. Ритм-энд-блюз. House of The Rising Sun группы The Animals.

– Ты трахал ту тощую наркоманку, – промолвила разлагающаяся гадость.

Волосы волокли ее к Филипу, ближе и ближе. По подбородку сочился ил вперемешку с клочьями шерсти. Белесые жуки роились в черной пасти, на языке, на черных собачьих деснах.

– Я ненавижу тебя! – заорала мертвячка. – Я презираю тебя!

В памяти Яна обернулась, махнув пологом своих прекрасных кудрей, и тихо сказала:

– Я люблю тебя.

– А я люблю тебя.

Филип ударил топором. Металлическое полотно рассекло надвое костистую морду. Раздался треск рвущегося холста. Музыка заглохла, будто магнитофон зажевал пленку. Призрак рассыпался, став горстью волос и осенних листьев, которые вымело за порог сквозняком.

Филип, задыхаясь, прислонился к стене.

Сердце пробовало открепиться от незримых ниточек, соединяющих его с телом, и упорхнуть на волю.

– Раз, два, три, – считал он, – четыре, пять, шесть.

За спиной Камила улыбнулась во сне и потерлась носом о наволочку.

6.4

Бабушка Догма снова заняла свой пост. Невидящими глазами таращилась в небо.

Украинская улица внешне не пострадала от ракшасов, а грузная старуха возле поликлиники усиливала обманчивое впечатление. Что заставило ее прийти сюда, притопать из супермаркета? Память о любимой лавочке?