Но брат ничего не предлагал. Фрося говорила. Да что, она не решала дела. Не получались встречи. И Лоскуту всякий раз было не по себе — зачем и к кому он приезжал в Юргу? К брату, конечно, к чужому дяде не явишься. Один раз после скандала с Семеном Лоскут попросился — холодно было в банях — к бывшему товарищу своему. Тот ничего, но баба его сразу же высказала Лоскуту. Зло:
— У тебя брат есть, там и ночуй. А тут дети. Что, или выгнали опять? Шаришься.
Больше ни к кому в деревне Лоскут в избы не заходил. Зачем, раз так судят...
Встречались с Семеном, садились за стол, но никогда из-за стола того не вставали примиренными. Однажды только, когда вспоминали родителей, пьяный уже, скосоротился, замигал Семен:
— Минька, одни мы с тобой на всей земле остались, Игнатовы.
И Лоскут почувствовал, что он опять любит брата, как любил его в пору детства, старшего брата, идущего тебе на выручку. Единственный раз.
Обычно же, выпив, Семен затевал разговор, кто как живет, и получалось, что оп вот живет правильно, а у Лоскута не жизнь, а так — позор один. И ему, Семену, стыдно перед людьми, что у него такой брат.
Лоскуту и возразить печем. Что скажешь? Все верно. Жизнь его — не жизнь, сам виноват в этом, но и таким, как Семен, он не хотел быть. И говорил об этом брату. Встреча заканчивалась если не потасовкой, то скандалом. Семен выгонял его. Подходил к двери, открывал: «Вон!» — и все.
Уходя из деревни, Лоскут зарекался бывать здесь, но через год, под осень, начинало тянуть домой. Он так и говорил: «Поеду домой». Хотелось опять увидеть деревню, навестить могилы стариков, повидаться с братом, о котором все худое он забывал. Домой.
В эту осень пришел он совсем. Решил остаться, несмотря на то, как встретится с братом.
Не зная, много ли на Глухом ягоды и как его примет брат, Лоскут решил ни в чем не перечить Семену.
4
Все это вспоминал-передумал Лоскут, идя правобережьем в верховье Шегарки. Тропа не скоро, но потерялась в траве, и Лоскут остановился. По рыбачьему запору перешел на левую сторону и присел передохнуть, соображая, каким путем Семен попадает на Глухое. Правой стороной речки от Юрги самой был проход до Ближних озер, от них через рям — мелкий густой сосняк по болоту, — остерегаясь, можно пройти на Глухое. Далековато, да и людно на озерах, Семену не с руки показываться там, видно, другими местами проходит он к своей избушке. Искать этот путь Михаил не станет, пойдет по памяти, по солнцу. Ничего, авось не ошибется.
Раздвинув осоку, Лоскут наклонился над водой, размахнул кепкой, зачерпнул поглубже и долго тянул прогретую, пахнущую тиной воду. Собака пила рядом, звучно лакая, от языка ее по воде отходили круги. Лоскут встряхнул кепку, надел, внимательно и тягуче посмотрел на пса, на речку, узкую по осени, всю в камышах и осоке, постоял, подумал и пошел, не отдаляясь шибко от берега.
Все было желто вокруг — полегшая трава, листья на деревьях и облетевшие листья на траве, тальники с редкими кустами черемухи тянулись по берегу каймой, дальше росли чистые осинники, нарядные, просторные — ни пня, ни валежины, ни кочки. День стоял теплый и ясный. Когда деревья расступались, далеко виделось, что там, впереди. Лоскут нисколько не устал, есть не хотелось: шагая, он думал, как, живя в Юрге, станет ходить на озеро, просто в лес. Гулять. Без ружья. А вот собаку заведет. Точно. В первую очередь. С этого и начнет хозяйство — изба, собака. И рассмеялся...
Осинники кончались. У речного поворота Лоскут встал лицом на север, посмотрел на солнце и взял примерное направление. Отсюда начинался мшистый, кривой по кочкам березняк, за ним — болото, сосняк, и продвигаться стало труднее. Он несколько раз проваливался, приходилось снимать сапоги, выливать бурую торфяную жижу, выкручивать портянки и опять обертывать ими ноги, сырыми и грязными. Попадалась и клюква по моховым кочкам. Нагибаясь, Лоскут срывал на ходу что покрупнее, гадая, как там брат и много ли ягоды собрал он за это время. Собака гоняла рябчиков, облаивая их, теряя и снова находя, дятел стучал то впереди, то сбоку, спокойно было, тихо, и славно пахло нагретой хвоей. Лоскут то останавливался, то садился на валежину и все улыбался, оглядываясь. Заметил белку и долго стоял под сосной, наблюдая. Швырнул поднятой шишкой...
К озеру вышел к вечеру. Выбрался из сосняка и сразу увидел озеро в зеленых мшистых берегах, избушку на противоположной стороне, дым костра, лодку, вытащенную на сушу, и фигуру брата около. Согнувшись, тот делал что-то, стоял к Лоскуту боком. Пес вспрыгнул на валежину и взлаял, повернув морду к жилью. Семен выпрямился, заметил их и стал смотреть из-под руки.
— Валет! — крикнул он, погодя. Пес радостно взвизгнул и рванул прыжками, огибая озеро. Лоскут постоял немного, как бы не решаясь, пошел следом, оглядывая озеро, лес, берега. «Что из этого выйдет? — смутно подумал он. — Далеко забрался, не сразу и отыщешь...»
Брат, опираясь на палку, стоял, ожидая. Солнце держалось над лесом, близился час заката. Из-за озера с высокой сушины хрипло крикнул ворон. И опять тихо...