Читаем Ключи судьбы полностью

– А еще с ним Пригрев, его постельничий, пойдет да княгинина девка, – добавил Близняк.

– Постельничего пусть забирает, а девка княгине здесь пригодится, – ответил Святослав, не без зависти рассматривая жеребца.

Он уже видел Величану и даже почувствовал ревность. Много хочет старый пень – такую деву с собой на тот свет утянуть! Довольно с него жеребца!

Это же самое он сказал Чудиславу, когда несколько плеснецких бояр пришли узнать порядок погребения.

– Но княгиня была взята с таким рядом, что… – Чудислав, хоть и не желал зла молодой госпоже, испугался нарушения уговора. Мертвых обманывать опасно, особенно таких могущественных. – С Унемыслом луческим было у них положено…

– С Унемыслом я еще поговорю! – Святослав уперся рукой в бедро. – Пусть только посмеет на глаза мне явиться! Я уж с него спрошу – как он решился без моего совета дочь выдавать!

– Так отец он ей… – растерялся Чудислав.

– А я отец ему! – уверенно заявил молодец, годившийся луческому князю в сыновья. – И все, что он без моей воли сотворит, не больше чиха заячьего стоит!

Бужане переглядывались, пораженные этими речами. А не меньше того – тем, что на престоле, где пятьдесят лет сидел их князь, с годами все больше походивший на скрюченный пень, вдруг водворился молодой голубоглазый красавец. Обликом будто молодой Перун, внезапно павший с неба им на головы…

В тот же день Чудислав отправил гонца в Луческ. Святослав предвидел, что кто-то из здешних бояр это сделает, и послал на Горину за тремя сотнями оружников из стоявшей там тысячи. Не то чтобы он боялся Унемысла луческого – собственного данника. Но не мешало напомнить, почему тот должен бояться его.

Когда стемнело, Лют снова вошел в клеть. Долго колебался перед этим, но образ Величаны, полумертвой от отчаяния и всеми покинутой, грыз его изнутри куда сильнее, чем боль собственной раны.

В клети две лучины освещали вытянутое тело на полу, на носилках, по пояс укрытое плащом. Величана все так же сидела на ларе – настолько неподвижная, безжизненная, что в первый миг Люту показалось, что она тоже умерла. Будто исходящий от тела Етона мертвящий холод уже завладел и его юной вдовой.

– Вставай. – Лют взял ее безвольную руку и поднял на ноги. – Не всю же ночь ты с ним сидеть собралась.

– А как же… – начала Величана, которой казалось, что во всем мире для нее сейчас нет другого места.

– Спать иди.

– Куда?

– В избе твоей Олег Предславич, но ты его не бойся. Он человек добрый, ради своей дочери пожалеет и тебя.

Но и доброте Олега Предславича Лют не настолько доверял, чтобы покинуть Величану. Люди Святослава располагались на Етоновом дворе где кто хотел, и никому не было дела до того, что Свенельдич-младший спит на полу в княгининой избе, возле лежанки с резными столбами, где устроилась, переменив греческое платье на простое шерстяное, сама Етонова вдова. С ней лежали две ее служанки – их обычные места на лавках занял Олег Предславич и кто-то из его гридей, остальные похрапывали на полатях и на полу.

Несмотря на слабость из-за раны и усталость, Лют спал очень плохо. Против воли ловил настороженным слухом всякий звук в избе и во дворе. Участь Величаны не давала ему покоя. Тень старого мужа еще нависала над нею, но и тот, в чьей власти она теперь оказалась, не внушал Люту радостных надежд. Он уже по опыту знал, как мало Святослав считается с судьбами даже близких людей, если полагает, что они стоят у него на дороге.

Назавтра Величана снова отправилась в клеть к телу. Олег Предславич разговаривал с ней сочувственно, и впрямь, видимо, вспоминая свою дочь, чью участь тоже решили против ее воли. После беседы с ним и уверений Люта Величана уже и не знала, на каком она свете и куда лежит ее путь. Она так свыклась с мыслью о скорой смерти, что теперь ей казалось, будто в последний миг ее решили не брать в давно условленную поездку и у нее вдруг оказалось очень много ничем не занятого времени. Собираясь на тот свет вместе с мужем, она не приготовила себе «печальной сряды» и теперь могла надеть лишь простое платье из серой шерсти, в каком по утрам обходила хозяйство и раздавала уроки челяди. Ее обычные советчицы, Катла и Говоруша, не показывались, челядь ходила крадучись, хозяйство шло все вразброд… Лют приносил ей хлеб и кашу из того же дружинного котла, откуда питался Святослав с ближиками, но Величана с трудом заставляла себя поесть.

Ближе к вечеру ее потребовал к себе новый князь.

– Пойдем, княгиня. – Болва, присланный за ней, как самый учтивый в ближней дружине Святослава, почтительно поклонился. – Князь видеть тебя желает.

Величана провела руками по лицу и встала. Она и прежде не раз слышала эти слова, но нынешнее «князь» теперь означало совсем другого человека. С немалым трудом она приладилась к прежнему господину, и вот теперь все переменилось.

Ну она сейчас и хороша – бледная, глаза опухли, голова болит от недосыпа и тревог. Как ни близка была ее душа к Нави, а в мыслях мелькнуло: не хочется выглядеть страшилом в глазах молодца, который останется жить и ее такой запомнит.

Перейти на страницу:

Все книги серии Княгиня Ольга

Княгиня Ольга. Пламенеющий миф
Княгиня Ольга. Пламенеющий миф

Образ княгиня Ольги окружен бесчисленными загадками. Правда ли, что она была простой девушкой и случайно встретила князя? Правда ли, что она вышла замуж десятилетней девочкой, но единственного ребенка родила только сорок лет спустя, а еще через пятнадцать лет пленила своей красотой византийского императора? Правда ли ее муж был глубоким старцем – или прозвище Старый Игорь получил по другой причине? А главное, как, каким образом столь коварная женщина, совершавшая массовые убийства с особой жестокостью, сделалась святой? Елизавета Дворецкая, около тридцати лет посвятившая изучению раннего средневековья на Руси, проделала уникальную работу, отыскивая литературные и фольклорные параллели сюжетов, составляющих «Ольгин миф», а также сравнивая их с контекстом эпохи, привлекая новейшие исторические и археологические материалы, неизвестные широкой публике.

Елизавета Алексеевна Дворецкая

Исторические приключения / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза