Считаные дни назад она направлялась сюда же, в святилище, в огромном цветочном венке, чтобы сесть на белого коня и ехать по полям. А казалось – миновали годы. Все так же склон горы между детинцем и святилищем был полон народа, так же толпа заливала берег реки, но теперь не видно было ни венков, ни радостных лиц. Никто не кричал, не пел, не смеялся – доносился лишь смутный ропот толпы. Мельком оглядываясь с коня, Величана примечала ошалелые, недоверчивые, сосредоточенные лица. Любой в городе и волости родился уже при Етоне – лишь старики застали власть его отца, но все же княжич был старше их. Вся их жизнь прошла при нем. Князь Етон казался вечным, как сама эта гора. Будто бог на небе, он, казалось, всегда, сколь мир стоит, будет сидеть на вершине за своим могучим тыном. Но настал день – и он сам вышел оттуда навстречу смерти. Никто не верил, что сегодня все кончится. Завершится прежний век и пойдет отсчет иному. Каков он будет? Ни вздумать, ни взгадать…
Этот новый век придет для всех здесь, кроме нее, Тишанки и Пригрева – любимого Етонова холопа-постельничего, что его одевал и раздевал. Они пойдут с ним, господином своим. А навстречу этой мысли летела мысль об ореховых глазах Люта – эти две мысли сталкивались, как два сокола в воздухе, бились грудь к груди, стараясь вытеснить одна другую…
У ворот святилища все спешились. Каменная вымостка была выметена, от идолов убраны купальские венки, взамен повязаны чистые длинные рушники – Величана с боярынями сама вчера потрудилась. По сторонам площадки стояли два рыжих бычка – жертвы за того и другого противника. Боги получат свою долю, а остаток победитель и побежденный разделят между собой. Уже потом – когда один из них сядет за стол в гриднице, а другому его часть положат в могильную яму.
Собрались все плеснецкие бояре и старейшины семей. Даже мороване-христиане явились, хотя обычно никогда не показывались в святилище. Теперь они стояли кучкой у ворот, спрятав шейные кресты под одежду, и косились на идолов. Время от времени крестились.
Для князя из обчины вынесли скамью. Величана стояла позади него, в окружении бояр, когда в воротах показались кияне.
Она сразу увидела и узнала их обоих. Взгляд невольно заметался. Святослав – среднего роста молодец, лишь на несколько лет старше ее. Он был довольно недурен собой, но решительное и замкнутое выражение лица оттесняло красоту, не оставляло ей никакого веса. Синий кафтан с отделкой голубым шелком подчеркивал голубизну глаз. Походка ровная, легкая, решительная. Меч с золоченой рукоятью на плечевой перевязи, три одинаковых щита в руках оружничих – белый сокол на красном поле.
Все это Величана охватила беглым взглядом, который вдруг стал очень зорким и цепким, – вмещал куда больше обычного. Она знала, как важен этот человек в ее судьбе, но не могла сосредоточить на нем свои мысли – чуть позади шел Лют. Правая рука была согнута и подвешена к шее, на плече – лубки из двух дощечек, синий кафтан слева надет в рукав, а справа только наброшен. Бледное, осунувшееся лицо Люта было таким замкнутым и сосредоточенным, будто выйти на смертный бой предстояло ему. Сейчас никто не счел бы его красивым – щеки запали, возле глаз отеки. Но даже в ровных бровях читался вызов.
Кроме него, при Святославе был еще один человек явно знатного рода и высокого положения – лет пятидесяти, суровового вида и такой рослый, что голова его возвышалась над толпой гридей.
– А Олег Предславич-то как постарел, – сказал позади нее Чудислав. – Только по росту признать…
– Чего ж ты хочешь, батька? – ответил боярин Рудовит. – Мы же его двадцать лет не видели.
– Ровно двадцать, да, – согласился Чудислав.
Олег Предславич остался в стороне, когда оба князя принесли богам своих бычков и их знатные соратники подошли, чтобы, положив руки на головы жертвенных животных, засвидетельствовать условия поединка. Олег Предславич стоял, скрестив руки, с замкнутым лицом; Величана видела, как он бегло перекрестился, и поняла: он христианин. Однако свою клятву он тоже принес, лишь не прикасался к головам бычков и сказал: «Да будет свидетелем Всевышний Бог, Господь наш Иисус Христос».
Оба князя подтвердили, что принимают условия поединка. К этому времени Етон уже не сидел, а стоял, и Думарь держал его меч, готовый извлечь оружие из ножен и вручить господину. Гребина держал щит за кромку, рукоятью наружу, и на его молодом лице читалась тревожная озабоченность. Не то что у старших – те понимали, что о поединке заботиться уже нечего. С ним все решено. Мысли их были уже в завтрашнем дне – а тот оставался темен.