Без единого слова Рысь выскользнул наружу. В раскрытую дверь робко заглянул свет нового дня. Потом дверь закрылась, и в избушке среди пахучих трав снова стало темно.
Виданка вернулась, когда уже близился полдень. С рассветом она привела молодую княгиню домой в Плеснеск, да с целой охапкой трав, увязанных в большой платок, так что их ночная прогулка выглядела в глазах плеснецкой чади очень значительной, но легко объяснимой. О встрече двух домовых возле ее очага она посоветовала Величане молчать, – а иначе те накажут за болтливость. Унемысловна кивнула, и в глазах ее читалась обреченность. О слишком многом молодой княгине приходилось молчать – скрывать тайны, которых она была бы рада век не знать.
Возвращаясь домой, Виданка ожидала найти избу пустой. И намеревалась на днях сходить к «волкам», чтобы узнать, чем закончилась беседа. Но возле дровяника были привязаны две лошади, на лавке у стола сидел Думарь, а на скамье тяжело храпел сам Етон.
– Утомился, – коротко пояснил гридень. – Всю ж ночь не спал, не по силам ему. Чай, не отрок, до зари скакать.
– И что? – шепнула Виданка. – Сговорились они?
И ощутила, как дрогнуло сердце. Казалось бы, какое ей дело? Но стало вдруг страшно при мысли, что ее выкормыш выйдет против киевского князя с мечом в руке…
Думарь так же коротко качнул головой. На суровом худощавом лице его читалось осуждение. Рысь разбил все надежды и погубил труды шестнадцати лет.
– Из-под песьего бока вынули его, стервеца, растили, кормили, учили, – буркнул Думарь, считавший и себя отчасти причастным к измене. – Настал час, когда стал нужен, – а он в кусты. Эх…
– Он вам не забава, – сдержанно возразила Виданка. – Ему своя судьба.
– Он – пес! Князь его человеком бы сделал… ни рода ведь, ни отца, ни матери…
– Ни рода, ни отца. Только он сам у себя и есть. Вот он о себе и радеет. А вы чего хотели?
Думарь только махнул рукой. Его отец-рус пал в какой-то из битв лет сорок назад, его единственной семьей была Етонова дружина, но ради верности ей он пошел бы на смерть без колебаний.
Етон проснулся только после полудня. Виданка предложила ему и Думарю киселя, печеной рыбы и отвар из свежих трав с прошлогодним медом. То ли отдых и пища подкрепили Етона, то ли сон привиделся добрый, но он не выглядел особенно удрученным.
– Что, Виданка, – заговорил он, покончив с едой. – Не возьмешься ли судьбу мне предсказать?
– О поединке задумался, батюшка?
– Об этом. Я ведь не волк, мне в кусты не сбежать. Да и не хочу. Жизнь моя уже немного стоит, а вот честь, за долгий век не запятнанная, подороже будет. Хотел я щеняте нашему удружить, ради его счастья сам себя готов был обречь на смерть безвестную. Да судичек приговор всего на свете сильнее – кому не суждено чести и славы, того насильно не прославить. А мне от своей чести не уйти. Погибну с мечом в руке, войду к богам и славу обрету вечную. Так ведь и будет, да?
Етон говорил с уверенной бодростью, но на последнем слове голос его дрогнул. В глазах читалась смутная надежда. На что? Что эта худая лукавая женщина изменит приговор всесильных хозяек судьбы?
– Погадать тебе, стало быть? – Виданка улыбнулась углом рта. – Да я и без гадания знаю судьбу твою.
– Да ну? Мудра ты. Ну, поделись, что тебе открылось?
– Тебе ведь твой бог три срока человечьих обещал?
– Так.
– А ты разве прожил уже девяносто девять лет?
– Нет, – Етон покачал головой. – Лет мне, так мнится, семьдесят пять или семьдесят шесть… если промахнулся, то ненамного. Девяти десятков нет, это верно знаю.
– Ну а ты же богу своему веришь? Значит, тебе жить еще лет двадцать с лишком. Тут и гадания не надобно.
– Так что же, по-твоему, – Етон взглянул ей в лицо, – я киевского молодца одолею?
– Ты годами стар, да удачей силен. А у того молодца…
– Святослав удачей беден, – поддержал Думарь. – Сам же помнишь, княже, что про него говорят. В последние годы ни в чем ему удачи нет. Может, здесь-то его и конец ждет.
– А уж коли ты такого молодца одолеешь, то слава твоя в сорока коленах не иссякнет! – добавила Виданка.
– Ну, вы напророчили! – Етон усмехнулся. – А… один тролль. Я ли Святослава одолею, он ли одолеет – слава меня не минует. А что мне еще надо в мои-то годы!
Вскоре верный гридень подсадил старого князя в седло. Стоя у порога, Виданка смотрела, как удаляются по тропе два лошадиных хвоста и постепенно стихает невыразительный голос Думаря, поющий «Дремлет ворон на скале».
Старик не откажется от поединка. Наверное, не отказался бы, даже не скажи она ему то, что сказала. Он ведь не лесной зверь, что привык оберегать свою жизнь как главную ценность. Князь живет на глазах у людей и богов, ценит честь куда дороже жизни. И если Етон выйдет на поединок и погибнет… Этим он поможет не только себе, но и тому, от кого вчера отказался.
«Ты верно сделал, что ушел вчера, мой волчонок, – думала Виданка, ловя слухом последние отзвуки «зимней ночью темной». – Но ты вернешься. Я не мать тебе, но я дам тебе новую жизнь. Такую, какую никогда не дала бы твоя родная мать, кто бы она ни была…»