Ключи от Стамбула

— Аллах не зря завещал женщине держаться мужа, — хмуро произнёс Абдул-Азис, изрекая восточную мудрость. — Ей надо ввериться судьбе, рожать детей и ни о чём не сожалеть.

— Потому что в этой жизни за всё надо платить, — сказал Игнатьев, неожиданно подумав, что ни за кем в Турции так не следят, как за султаном и его жёнами. — Так или иначе, но расплачиваться.

Когда он подъехал к величественному дворцу на набережной Долмабахче, там уже было много карет и экипажей. Главный везир Махмуд Недим-паша встретил его с улыбкой на строгом холёном лице.

— Владыка Порты ждёт Вас.

— Как он сегодня настроен? — первым делом поинтересовался Николай Павлович, приученный к тому, что правитель османской империи мог быть и злым, и мрачным, и каким угодно: надменным, хитрым, угрожающе-гневливым. Сам же Игнатьев чаще всего выглядел весёлым, бодрым, добродушным, хорошо помня о том, что «умный примиряет, глупый ссорится».

— Незлобиво, — ответил великий везир.

Так оно и оказалось. После взаимного приветствия, Абдул-Азис первым представил ему своего сына Изеддина, которого страстно желал сделать падишахом в обход остальных претендентов, нарушив тем самым закон Порты о престолонаследии.

Игнатьев тотчас пообещал организовать личную встречу двух императоров: Абдул-Азиса и Александра II, на которой они смогли спокойно обсудить данный вопрос в самой строжайшей тайне.

— Вы полагаете, что Вам удастся это сделать? — засомневался падишах, приобняв сына.

— Полагаю, — вполне убеждённо сказал Николай Павлович. — Мой агент в Китае говаривал так: «Если есть решимость разбить камень, он сам даст трещину».

Повелитель турок очень был доволен данным ему обещанием и, приосанившись, сказал:

— Господин посол, Россия видится мне не иначе, как в образе вашей восхитительной жены. Прошу передать ей это слово в слово.

— Непременно, — ответил Николай Павлович, заверив Абдул-Азиса в том, что ему, посланнику России, очень лестно слышать подобные речи.

Затем падишах поздравил Игнатьева с предстоящей православной Пасхой, пожелав ему и членам русского посольства всех благ и промыслительной воли Всевышнего.

— Кто к Богу пришёл, тот и счастлив, — поддерживая разговор, сказал Николай Павлович и самым искренним образом поблагодарил Абдул-Азиса за его благие пожелания. — Наша Пасха это весна человечества. Как весна в отличие от осени пробуждает в людях светлые мечты, а солнечный свет дарит различным предметам форму и объём, так Воскресение Христово дарит православным людям чувство жизни во всей его чудесной полноте.

Затем они заговорили о турецких реформах, начатых ещё Абдул-Меджидом и осуществляемых теперь Абдул-Азисом. Падишах был настолько расположен к беседе, что настоятельно просил не стесняться его обществом и непременно говорить всё, что он думает о государственном устройстве Турции.

— В разговоре с Вами, глубокоуважаемый посол, я всегда чувствую, что не буду обманут или же разочарован.

— Ваше величество, — почтительно заговорил Игнатьев, — Чтобы не говорить лишнего, я постараюсь сказать главное: при коренных реформах кризис неизбежен. А что касается устройства Турции… Вы человек умный и, разумеется, знаете, что в мире всё условно и неоднозначно. Безусловна лишь милость Творца. Как не существует лекарства от всех болезней, так нет и единой методы для управления империей. Та, что была хороша для язычников древнего Рима, крепила их могущество и позволяла утеснять соседей, становилась никуда не годной там, где к власти приходили христиане или мусульмане.

— Странно, — повёл головой падишах. — Почему именно так? Ведь все великие державы с их монархами разительно похожи друг на друга.

— Внешне да, — сказал Николай Павлович, — но потаённо, сокровенно, между ними большое различие.

— В чём же оно состоит? — спросил Абдул-Азис, слегка приподнимая бровь.

— Разница, я думаю, состоит в том, что одна система власти держится на подавлении собственного народа, а другая — на любви к нему. Пусть строгой, но любви.

Абдул-Азис задумался. Потом сказал с досадой в голосе.

— Меня с детства приучали к мысли, что для монарха нет большего врага, нежели его собственный народ, и победа над ним всегда доставляет ему особое удовольствие, по значимости своей намного превосходящее все иные наслаждения и оставляющее далеко позади себя даже такой помпезное действо, как празднование триумфа.

— По случаю полной победы в войне? — спросил Игнатьев, понимая, что большего триумфа просто не бывает.

— Да, — утвердительно сказал Абдул-Азис. — По случаю полного разгрома объединённых сил воинственных соседей, решившихся захватить страну, а самого правителя, понятно, обезглавить.

Николай Павлович вздохнул.