Зверек снова принюхался — и не устоял. Припадая к земле, прокрался к моей ноге, затем, не сводя с меня глаз, схватил мясо и пулей умчался к своему дереву. Я засмеялся.
Остатки мяса я завернул в лист лопуха и спрятал в неглубокой сырой яме, сверху прикрыл ветками и придавил тяжелым камнем. Бели не придавить, до мяса могут добраться снуги, небольшие местные хищники, внешне похожие на наших шакалов. Лурвик следил за мной с дерева — не иначе, раздумывал о том, как бы добраться до мяса. Увы, приятель, с этим у тебя ничего не получится.
До вечера еще оставалось несколько часов, я стал думать, чем заняться. Взглянул на обрубленные лианы: с их срезов все еще сочился розоватый сок. Нехорошо получилось...
Я действительно чувствовал свою вину перед этими растениями. Странное это было чувство, и тот же Корриган здесь был совсем ни при чем. Росли себе лианы, никому не мешали. А потом пришел человек и порубил их. Света ему, видите ли, не хватало. Ну ладно, света мало, вырубил бы перед окнами. А остальные-то зачем порубил? Не нравились они тебе, словно змеи вокруг дома обвились? Но твое-то какое дело? Не ты садил, не тебе и рубить...
В одном месте, на берегу ручья, я еще пару дней назад приметил хорошую глину — в расчете на то, что сделаю себе пару мисок. Наковыряв ножом глины, я размял ее с водой, отнес к дому. После чего затер размокшей глиной срезы лиан. Они еще вырастут, пустят свежие побеги, в этом я был уверен.
Вымыв в ручье руки, я сел на полюбившееся мне место, устало вздохнул. Вот так вот... Может, это и глупо — но, в конце концов, все в этой жизни есть одна большая глупость. Глупостью больше, глупостью меньше. Какая разница-
Мысли о лианах привели меня к раздумьям о Корригане, потом — о Виго и его странных теориях. Боги... Может, они и есть. Сидят сейчас где-ни- будь, слушают, о чем я думаю. Знают ведь они мои мысли, должны знать. А может, напротив — наплевать им, о чем я тут размышляю. И кто я такой, чтобы они вслушивались в мои мысли, тратили на это свое божественное время? Вот Жернова, те точно слушают. И обязательно подыщут для меня какую-нибудь гадость...
Я смотрел на медленно текущую воду, потом поднял глаза к небу. Ладно, Господи, не обижайся на меня. Я всего лишь человек, к тому же не самый умный на этом свете — что с меня взять? И если я порой думаю про тебя что-то обидное, то не по злому умыслу, а по незнанию своему. Хочется верить, что есть ты где-то там, в небесах, справедливый и мудрый. Может, и жизнь где-то там есть другая, лучше и красивее нашей. Даже наверняка красивее — куда уж хуже еще. Должна она быть, иначе зачем все это? Только все равно, Господи, я многого не понимаю. Ив вот умер — а зачем? Если ты ведешь по жизни хороших людей, ведешь их к счастью, как сказал Виго, — то почему погиб Ив? Чем он-то перед тобой провинился? Ведь хороший был человек, добрый. Да, сказал Вещий Кот, что мы с ним еще встретимся, поверил я в это — ведь Кот всегда говорит правду. Только как это может быть и когда? А главное, где? Видишь, сколько вопросов у меня к тебе, и эти — далеко не самые важные. Говорят, что у Бога полагается что-нибудь просить. Просил ли я у тебя что-нибудь? Просил, наверное. Даже точно просил—давно, в детстве, когда роди-
тели разводились. Видел, как бабка моя молилась, прося тебя даровать моим родителям разум. Глядя на нее, потом просил и я. Но разве помог ты мне? Или просил я неправильно, не так, как положено? Не на коленях, не при свечах, без иконы даже — просто лежал в постели и просил. Не помог ты мне тогда. Не услышал. Знаю, много нас — миллиарды, и у каждого свой маленький ад. Трудно тебе уследить за всеми нами, хлопотно. Только зачем же тогда давать надежду? Зачем, если даже молитвы ребенка остаются без ответа? Не понимаю я этого, Господи. Не могу понять. Не хочу понимать...