Там, в моем мире, мне очень нравилось ходить в музеи, я искренне восхищался картинами, скульптурами, разными изящными вещицами. Мне нравилось все, в чем чувствовался вкус, что волновало душу и притягивало взгляд. Может, именно поэтому я всегда без особого интереса проходил мимо витрин с разного рода черепками — не интересно мне было смотреть на грубые кувшины и плошки, даже изящные линии амфор не могли надолго притянуть мой взгляд. Но ведь и эти грубые керамические плошки тоже когда-то кто-то делал, на них даже остались следы пальцев канувшего в небытие мастера. Его давно нет, а вышедшие из-под его рук вещи живут до сих пор. И пусть они серые и неказистые — они есть, и это главное. Я не могу мечтать о многом, но буду искренне рад, если после меня в этом мире останется хотя бы серая глиняная плошка.
* * ♦
Шел третий час дня. Корриган сидел в своем кабинете, склонившись над стопкой бумаг. Вчитываясь в строки отчетов и донесений, он иногда улыбался, встретив что-то смешное. А иногда его лицо становилось суровым, — казалось, в такие секунды даже часы на стене испуганно затихали, боясь потревожить Повелителя. Часть отчетов Корриган
сразу бросал в корзину, часть сортировал и откладывал в сторону. Этой рутинной работе он теперь ежедневно посвящал несколько часов, потому что время выдалось очень напряженное: скоропостижная смерть короля Любомира многое изменила. Через восемь дней состоится Совет Родов, на котором решится вопрос о новом главе королевства. Агенты Корригана докладывали, что далеко не все видят его на этом месте, герцог Нартов даже сумел объединить недовольных, желая протолкнуть в монархи своего старшего сына. И хотя родство герцога с Любомиром было весьма отдаленным, Совет Родов мог пойти Нартову навстречу. Да, кто-то побоится выступить против Корригана сам, кого-то удастся запугать, кого-то купить, пообещав места при дворе. Но в любом случае его перевес в этой борьбе будет невелик — если он будет вообще. Слишком все ненадежно, а Корриган не любил неопределенности. Именно поэтому следовало кое-что предусмотреть.
— Луис! — позвал Корриган.
Дверь открылась, в комнату вошел слуга.
— Да, Повелитель?
— Позови Власа.
— Слушаюсь, Повелитель-
Слуга ушел, Корриган встал из-за стола и подошел к окну. Взглянул на дворцовую площадь, внизу было тихо и пустынно. Корриган улыбнулся: правильно, нечего зря шляться. При Любомире что ни день был, то праздник — балы, пирушки... Казна по швам трещит, а этот идиот начал чеканить новые монеты с профилем принца Иржи. Хорошо, что теперь все это в прошлом, — Корриган удовлетворенно вздохнул.
Раздался вкрадчивый стук в дверь.
— Вы звали меня, Повелитель?
— Да... — тихо ответил Корриган. Постояв еще несколько секунд у окна, повернулся к почтительно вытянувшемуся Власу. — Вот этот документ,— Корриган взял со стола и протянул Власу лист бумаги, — надо передать Нартову за полчаса до заседания Совета. Желательно без свидетелей. Все ясно?
— Да, Повелитель... — произнес Влас, принимая документ. — А что это?
— В более цивилизованных мирах это называют компроматом, — усмехнулся Корриган. — Я буду не я, если старый болван не отзовет своего сыночка.
— Я понял, Повелитель, — сказал Влас, вчитавшись в строки. — А это все правда?
— Как ни странно, да... — Корриган внезапно замер, словно прислушиваясь к чему-то, его лицо напряглось.
— Что-то случилось? — встревоженно спросил Влас.
— Тише... — не сказал — прорычал Корриган. Его дыхание становилось все тяжелее, по лицу поползли капли пота. — Проклятье...
Он быстро повернулся к окну, вцепился в подоконник, его глаза впились в полосу леса на горизонте.
— Он там... Этот чертов гасклит там...
Корриган медленно повернулся к Власу, тот в
страхе попятился — до того мрачным было лицо Корригана.
— Он рубит мои лианы...
Корриган застонал, прижав ладони к вискам, его лицо исказилось от боли. Снова взглянул на Власа.