Ключи от рая

Это была совсем другая свадьба — балдахин в большом саду семьи Файн, пение на иврите, разбивание стеклянного бокала, что было как-то связано с разрушением Храма, но я не могла об этом спросить, потому что в ипостаси Малки я, само собой разумеется, должна была это знать.

Макс был очень весел и дружелюбен; он шепнул мне на ухо, что знает мой маленький секрет. Я не поняла, что он имел в виду. Может, он узнал, что я ездила в Дублин за противозачаточными таблетками, потому что не хотела забеременеть раньше, чем устрою библиотеку? Или узнал, что у матери Деклана и трех его коров-сестер очень трудные характеры и я иду на все, чтобы избежать встречи с ними?

Нет, оказалось, он знает, что я на самом деле не Малка и что я ни капельки не еврейка.

— У нас с Ривкой нет и никогда не будет секретов, — сказал он.

Почему-то я почувствовала себя чуть-чуть тревожно, что, конечно, было абсурдно. Из-за Макса не стоило тревожиться. Он был добрый, ласковый, он любил Ривку. Он был просто душка.

Мы с Ривкой продолжали некоторое время переписываться. Потом она стала звонить мне из офиса. Она сказала, что это проще, быстрее, надежнее. Это было, конечно, хорошо, но гораздо дороже. Я думала, что не осилю трансатлантические звонки. Но Ривка сказала, что это не имеет значения, она работает менеджером и может звонить сколько угодно. Она не думает, что я вообще смогу дозвониться ей из моих краев.

Наши длинные путаные письма кончились, но это не значило, что она от меня что-то скрывала, она сообщала мне все подробности своей, как выяснилось, изнурительной жизни. Ривка постоянно сидела на жесткой диете. Она всегда вела длинные разговоры, рассказывая, на какой прием она собирается, и объясняя, что ей нужно сбросить семь килограммов за две недели, чтобы влезть в платье. Она сказала, что чувствует постоянную усталость.

А я объясняла ей, как ужасны сестры Деклана и что меня канонизируют при жизни за то, что я не рассказываю ему, что за существа три его полоумных сестры.

— Ты будешь? — спросила она с интересом.

— Буду — что? — ответила я вопросом на вопрос.

— Будешь канонизирована при жизни? — спросила Ривка. Похоже, она действительно очень устала. Даже евреи должны понять, что это шутка и человек может быть причислен к лику святых только после смерти.

А потом у нас обеих одновременно начался кризис.

Кризис у Ривки был не такой уж серьезный, просто она отчаянно устала на какой-то конференции по туризму, проходившей в Мексике, и заснула в тот момент, когда все думали, что она переодевается к банкету, на котором должны были вручать Максу премию за его достижения, и ее пришлось будить, и она в суматохе прибежала и выглядела чудовищно. Макса чуть не хватил удар, и туристический бизнес и мексиканцев тоже чуть не хватил удар. Господи, можно было подумать, что началась третья мировая война.

По сравнению с тем, что произошло со мной, это были пустяки.

Моя очаровательная золовка решила, что она обязана рассказать Деклану, что именно она нашла в коробке с лекарствами в ванной, куда она якобы случайно заглянула. Бедный Деклан не знал, что эти таблетки, которые я принимаю, абортивные. Она так и сказала: они препятствуют зачатию и убивают зарождающееся дитя. Они не скажут об этом матери — она будет слишком потрясена, она может не выжить, услышав такое. Деклан был очень расстроен, что я таила от него это. Я ответила, что способность к деторождению — это мое дело, но он сказал: нет, это наше дело, и он примет это во внимание. Какое же доверие может быть в нашем браке в будущем, если я буду вести себя так замкнуто?

Отчасти я была согласна с ним, но, к сожалению, я этого не сказала: вместо этого я заявила, что его сестры — это свора назойливых гиен и что я ненавижу их почти с той же страстью, с какой ненавижу его мать. Это было неблагоразумно, и между нами надолго наступило охлаждение. Сестрицы самодовольно ухмылялись, я бросила таблетки в огонь, но Деклан сказал, что он не хочет ребенка насильно, поэтому мы перестали заниматься сексом, а сестры, похоже, догадывались об этом и ухмылялись еще гаже.

Итак, я проводила все больше и больше времени в поездках по горам с передвижной библиотекой, а Деклан — в разговорах о травяном хоккее и в поглощении пива у Каллагана в компании с этим ужасным Сканком Слэттери, и достойные времена все никак не наступали.

Я попыталась рассказать обо всем Ривке. Но она считала с некоторым на то основанием, что сестры Деклана были из лечебницы для наркоманов, и, хотя она пыталась понять, что произошло, она не понимала.

А я никак не могла понять, почему Ривка просто обязана ходить на все эти мероприятия, когда она так устает. Я знала, что она хотела объяснить, но ей не хватало слов.

Когда мы говорили по телефону, я продолжала ей советовать:

— Скажи ему, что ты очень устаешь.

А она советовала мне:

— Скажи ему, что ты очень сожалеешь.