— Я понимаю.
— От этого у него повышается давление.
— Я уже заметил.
— Он нарушил кое-какие правила. Например, попытался вытянуть из меня ее настоящее имя.
— Из меня тоже, — сказал Петерсон.
— Он как-то глупо угрожал.
— Разве может быть что-то глупее того, что я услышал, — сказал толстяк.
— Я рекомендовал отослать его, — сказал Каррерас.
— Я тоже.
— Если это будет одобрено, я лично займусь им.
— Дорогой Игнасио, это не будет какая-нибудь радикальная перемена. Всего лишь поездка домой.
— Если будут одобрены более сильные меры, я хочу сам выполнить эту работу.
— Не беспокойтесь, никто не собирается отнимать у вас ваше хобби.
— Мы увидимся в Морице? — спросил Каррерас.
— Конечно, — сказал толстяк. — Думаю, я возьму несколько уроков катания на лыжах.
Каррерас рассмеялся.
— Это будет незабываемое зрелище.
— Правда? — Петерсон тоже засмеялся и повесил трубку.
Этот же телефон служил и для внутренней связи. Каррерас позвонил в переднюю.
— Да, сэр? — это был Паз.
— Мадам Дюмон может подняться сейчас наверх.
— Хорошо, сэр.
— А ты упакуй свой чемодан. Через несколько часов мы отправляемся в Сант-Мориц.
— Да, сэр.
Каррерас положил трубку и прошел к двери, за которой был спрятан полностью укомплектованный бар. Он начал смешивать напитки: апельсиновый сок и два сырых яйца для себя и водку с тоником — для Мари Дюмон.
Она пришла еще до того, как он закончил готовить ее водку. Захлопнув за собой дверь, она подлетела к нему, вся кипя от ярости.
— Привет, Мари.
— Как ты думаешь, кто ты такой?
— Я думаю, что я Игнасио Каррерас.
— Ты негодяй.
— Я приготовил для тебя водку с тоником.
— Ты не можешь держать меня вот так, в передней! — сердито сказала она.
— Да? А я думал, что могу.
— Негодяй!
— Ты такая любезная молодая леди.
— Заткнись.
Она была красива. В свои двадцать шесть лет она была не по годам опытная и умудренная, хотя и не настолько, как сама думала. Ее темные волосы обрамляли невозмутимое лицо. В темных глазах горело страстное желание и что-то еще, нечто большее, чем маленькая боль. Ее утонченные черты и изысканная осанка, приобретенная в дорогостоящем пансионе, придавали ей надменный вид. Она была стройная и длинноногая, как манекенщица, но с полным округлым бюстом.
Одевалась Мари тоже красиво. Она носила костюм-двойку, сшитый на заказ в Париже за тысячу долларов. Костюм оживлялся розовой блузкой, драгоценностями и нежными духами, одна унция которых стоила двести долларов.
— Я жду объяснений, — сказала она.
— Да что ты?
— Да.
— Вон твое питье.
— Не смей со мной так обращаться!
Она была испорчена той жизнью, которую вела. Ее отец был богатый бельгийский торговец, а муж — еще более богатый французский промышленник. Ей ни в чем не отказывалось, даже тогда, когда ее требования бывали чрезмерными.
— Извинись, — настаивала она.
— Тебе бы это не понравилось.
— Понравилось? Я требую этого!
— Ты — злючка. Ты знаешь это?
— Я сказала тебе, извинись!
— Но красивая злючка.
— Извиняйся, черт тебя побери!
— Успокойся, Мари.
— Извиняйся, грязная обезьяна!
Он дал ей легкую пощечину, но достаточно сильную, чтобы она почувствовала.
— Вон твое питье, — сказал он.
— Ублюдок.
— Сука. Забирай свою выпивку.
— Засунь ее ослу в задницу.
Он отвесил ей такую затрещину, что она чуть не упала.
— Пей, — сказал он.
— Меня от тебя тошнит.
— Тогда зачем же ты приходишь сюда?
— Занимаюсь благотворительностью.
Он дал ей еще одну пощечину. Еще более сильную.
Она откинулась к стене, покачиваясь и держась за красную отметину на щеке.
— Забирай свою выпивку, — неумолимо повторил он.
Она плюнула в него.
В этот раз его удар сбил ее с ног.
Оглушенная, она осела на пол, ее ноги были подвернуты.
Каррерас, держа одну руку на ее горле, быстро поднял ее и прижал к стене.
Она плакала, но в ее глазах светилось упрямое желание получить извинение.
— Ты больная, — сказал он ей, — ты больная, избалованная богатая девчонка. У тебя есть свой белый "Роллс-Ройс" и свой "Мерседес". Ты живешь в особняке. У тебя есть слуги, которые чуть не в туалет за тебя ходят. Ты тратишь деньги так, как будто завтра они станут ненужными бумажками, но ты не можешь купить то, что хочешь. А ты хочешь, чтобы кто-нибудь сказал тебе "нет". Всю жизнь тебя баловали, а теперь ты хочешь, чтобы кто-нибудь оттолкнул и ударил тебя. Ты чувствуешь себя виноватой со всеми своими деньгами и, возможно, ты была бы очень счастлива, если бы кто-нибудь избавил тебя от них. Но это не случится. И ты не можешь отдать их, потому что большинство их ограничено опекунством. Поэтому ты решилась на то, чтобы тебе давали пощечины и унижали. Я понимаю. Думаю, что ты сумасшедшая. Но я действительно понимаю тебя. Ты слишком поверхностна, чтобы понять, какая удача выпала тебе в жизни, слишком пустая, чтобы радоваться ей и найти способ употребить свои деньги на достижение стоящей цели. Поэтому ты приходишь ко мне. Помни об этом. Ты находишься в моем доме и будешь делать то, что я скажу. Прямо сейчас ты заткнешься и выпьешь свою водку с тоником.
Она собрала слюну, пока он говорил, и плюнула ему прямо в лицо. Плевок пришелся прямо на нос и медленно сполз к уголку рта.