Ключи к полуночи

Алекс жаждал ее. Она была такой чудесно теплой. Такой свежей. Такой трепещущей. О, это желанное тело. Эта самая желанная женщина. Нежная... такая нежная... как танцующие бабочки. Он жаждал ее, но не с похотью. С кристально чистым желанием он страстно стремился обладать ею и принадлежать ей, узнать ее, насколько это было возможно, и выдержать ее испытующий взгляд, доверять и знать, что тебе доверяют, нежно любить и быть любимым.

Прерываемое негромкими возбужденными стонами, ее дыхание участилось и стало неровным.

— О, Алекс!

Он целовал и целовал.

Поскуливая от удовольствия, Джоанна снова и снова повторяла его имя и вдруг вскрикнула, не выдержав любящего удара его языка.

Когда она приподнялась над кроватью, он просунул под нее руки и сжал ее ягодицы, придвинул ее к себе, непреклонно настаивая на тайном поцелуе. Она задрожала в преддверии, но он упорно сопротивлялся. Она билась и металась и, наконец, со вздохом облегчения откинулась на спину.

Его рот продолжал жадно двигаться вверх через треугольник жестких волос, через живот, на минуту или две задержался на грудях, затем продолжил свой путь наверх. Добравшись до горла, он произнес ее имя.

Она улыбнулась. Улыбающаяся Мадонна.

Он поцеловал ее в губы, которые были чувственно влажные и расслабленные.

Ее глаза томно блестели, а волосы в призрачном свете казались серебристыми.

Она пробралась между его ног и взяла его в руки.

— Хочет немного попрыгать. Да он ведь нетерпеливый зверь?

Алекс рассмеялся.

— Не зверь.

— О, нет. Настоящий зверь.

— Не в твоих руках.

— А что же в моих руках?

— Всего лишь щенок, страстно желающий порыться в тебе.

Джоанна тоже засмеялась.

— Нет, зверь.

— Ну, как скажешь.

— Но я приручу его.

— Так уж ему суждено, — произнес Алекс.

— Всегда быть ручным.

— Да.

— Бедняжка.

— Счастливчик.

— Ему нравится быть ручным.

— Он любит быть ручным. Неоднократно.

Алекс навис над ней, опираясь на руки, и она ввела его.

— Сейчас, — произнесла Джоанна. — Милый Алекс. Милый, милый, милый, Алекс. Сейчас...

Он закрыл глаза, потому что боялся, что ее вид слишком ускорит весь процесс. Но с закрытыми глазами он представлял, как его член двигался внутри ее, как если бы он был таинственной рыбой, скользящей сквозь теплое, темное, студенистое море.

Он наполнил ее и эмоционально, и сексуально. Никогда она не чувствовала себя такой ожившей. Она взрывалась. Она закидывала на него ноги и представляла существо о двух спинах, и едва сдерживала крик.

* * *

Он хотел удерживаться до тех пор, пока ее собственное неистовство не стало так велико, как и его собственное, пока он не мог уже больше терпеть. Но на этот раз он обнаружил, что сдерживать себя почти невозможно. Он почувствовал, что это не просто две столовые ложки спермы, хотевшей вырваться из него. Это было нечто большее, много большее. Стремительный поток сдерживаемых страхов, ужасных воспоминаний и годы вырвутся из него вместе со спермой. Он очистится первый раз в жизни. Это не было просто половым актом. Это было омоложением, более того — перерождением, чем-то вроде реинкарнации.

Любовь существовала.

Любовь была реальностью.

И он обрел ее.

Он долго искал свою новую душу, которая теперь была в нем.

* * *

Ее руки быстро путешествовали по нему, пробуя напряжение мышц его рук, плеч, спины.

Он вонзался в нее с одинаковой силой и нежностью, и она почувствовала себя растворившейся в нем.

— Я люблю тебя, Джоанна.

Она едва ли могла слышать его. Он произнес эти слова тихо, как будто боялся, что она услышит их.

— Я люблю тебя, дорогой, — произнесла она.

— Я и подразумеваю это. Я могу сказать именно то, что подразумеваю.

— Я тоже, — сказала она.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя.

— Люблю тебя, люблю тебя.

Она сжала его в объятиях, прижалась к нему, и в экстазе заплакала от счастья, не веря, что закончила, когда уже почувствовала, что он начал слабеть в ней.

Закончив, он обрушился ей на грудь. Но они совсем не спали. Они оборачивали время вокруг себя, как будто эти ночные часы были светящейся нитью, а они безумно крутящимися веретенами.

Глава 45

Уф, уф. уф...

— Девять, — сказал Паз.

— Черт! — произнес Каррерас.

— Десять, — сказал Паз.

— Дерьмо! — произнес Каррерас, яростно выдыхая.

Штанга с грохотом упала на пол.

Культурист прошелся взад-вперед, потряхивая руками и ногами, чтобы снять напряжение. Он позволял себе только минуту или две отдыха перед тем, как продолжить снова.

В Швейцарии, в Цюрихе в изумительном доме над озером, в гимнастическом зале, бывшей изысканной музыкальной комнате, Игнасио Каррерас усердно работал над своими икрами, бедрами, ягодицами, боками, поясницей, нижней частью спины и мышцами живота. Вот уже два часа, с маленькими перерывами на отдых, он поднимал штангу. В конце концов, когда он отдыхал, боли не было, а ему хотелось боли, потому что она нравилась ему и была показателем роста.