Ключи к декабрю

Ничего похожего на ярко блистающие вершины Леймонта Стайлса, который шагнул на Землю со звезд и привез с собой эти три странных создания, которые стали сидеть с ребятишками. Привез их, устроил в своем доме на

Мейпл-стрит, а потом через год-другой опять отправился к звездам, оставив Воспителл в Милвилле.

Чудно, что их провинциальный городок так спокойно принял эти экзотические создания. Еще чудней, что матери Милвилла в свое время вверили детей заботам чужаков.

Заворачивая за угол на Линкольн-стрит, Дин встретил женщину с маленьким, всего по колено ей, мальчуганом.

Он увидел, что это была Милдред Андерсон, вернее, когда-то она была Милдред Андерсон, но потом вышла замуж, и он, хоть убей, не мог вспомнить ее нынешней фамилии. Занятно, как быстро взрослеет молодежь, подумал он. Казалось, Милдред кончила школу от силы два года назад; но в глубине души он знал, что ошибается, –

прошло уже больше десятка лет.

Он коснулся своей шляпы.

– Добрый вечер, Милдред. Ого, как вырос твой мальчик!

– Я хозю в гьюпу, – пролепетал ребенок.

Мать уточнила:

– Он говорит, что ходит в группу. Он этим так гордится.

– Конечно, в дошкольную группу?

– Да, мистер Дин. Воспителлы. Они такие милые. И

так хороши с ребятами. Да к тому же плата. Точнее, никакой платы. Просто приносите им букет цветов или флакончик духов, или хорошую картинку, и они довольны.

Они решительно отказываются брать деньги. Я не могу этого понять. А вы, мистер Дин?

– Да, – ответил Дин. – И я не могу.

Он уже позабыл, какой болтушкой была Милдред.

Сейчас он вспомнил, что был период, когда ее за это прозвали Трещоткой.

– Я иногда думаю, – сказала она торопливо, будто боясь что-то упустить, – что мы, люди, здесь, на Земле, слишком большое значение придаем деньгам. А вот Воспителлы, кажется, вообще не знают, что такое деньги, или если и знают, то не обращают на них никакого внимания.

Словно это что-то совсем незначительное. Я понимаю, что такие расы тоже существуют. Это наводит на размышления, верно, мистер Дин?

Теперь он вспомнил еще об одной ужасной особенности Милдред – каждый речевой период она неизбежно заканчивала вопросом.

Он и не пытался ответить ей. Он знал, что ответа не ждут.

– Мне надо идти, – сказал он. – Я и так уже опоздал.

– Мне было очень приятно вас повидать, мистер Дин, –

проговорила Милдред. – Я так часто вспоминаю школьные денечки, и иногда мне кажется, что прошли долгие годы, а иногда – будто это было вчера и…

– Правда, это очень приятно, – сказал Дин, приподнявши шляпу, и припустил чуть не бегом.

– Недостойное зрелище, когда среди бела дня на людной улице тебя обращает в бегство болтливая женщина, –

проворчал он себе под нос.

Подойдя к дому, он услышал сердитую суетню Керри.

– Джонсон Дин, – крикнула она, едва он переступил порог, – сейчас же садитесь за стол! Все давно остыло. Сегодня вечером у меня кружок. И рук не мойте.

Дин неторопливо повесил пальто и шляпу.

– Если уж на то пошло, мне и мыть-то их не надо, –

сказал он. – У меня такая работа, что не очень-то испачкаешься.

Она засуетилась, склонившись над столом, налила ему чашку кофе, переставила на середину стола бутылку пива.

– Ведь сегодня вечером у меня кружок, – сказала она, делая особое ударение на этих словах, чтобы ему стало стыдно за опоздание. – Я и посуду мыть не буду. Оставьте ее на столе. Когда приду – вымою.

Дин покорно уселся за стол.

Он и сам не понимал, в чем тут дело, но, бессознательно выполнив требование Керри, вдруг ощутил уверенность в себе. Она заглушила глодавшие его беспокойство и ростки страха, которые чуть было не оплели его, хотя он сам не отдавал себе в этом отчета.

Керри прошла через жилую комнату, непреклонно водрузив шляпу на непреклонную голову, с видом женщины, которая опаздывает на заседание кружка не по своей вине.

Она поспешила к двери.

– Вам больше ничего не надо? – спросила она, окинув быстрым взглядом стол.

– Ничего. – Он хмыкнул. – Желаю хорошо провести время в кружке. Собрать как можно больше сплетен.

Это была его излюбленная колкость, и хотя он знал, что Керри будет взбешена – выходка и впрямь была детской, – удержаться не мог.

Керри бросилась вон из комнаты, и он услышал, как она нарочито громко застучала каблуками.

С ее уходом в доме воцарилась гнетущая тишина, и когда Дин сел за стол, комнату окутал глубокий сумрак.

Цел и невредим, подумал он, старина Джонсон Дин, учитель, цел и невредим в доме, который построил еще его дед – сколько же лет назад? Теперь он кажется несовременным с его комнатами, расположенными на одном уровне, с камином, выложенным кирпичом, с двойным гаражом, пристроенным к дому, и с большим пнем перед окнами.

Невредим и одинок.

Невредим, несмотря на угрозу, на подкравшуюся к нему тревогу, такую незаметную, что ее и распознать нельзя.

Он покачал головой.

Но вот одиночество – другое дело. Это можно объяснить. Молодые и очень старые всегда одиноки, подумал он. Молодые – потому, что еще не установили связей с обществом, а старые – потому, что уже разорвали их.