Ключи к декабрю

Джин слушала с таким видом, будто ее больше всего на свете занимал узор коврика перед камином. Некоторое время спустя она все-таки подняла голову, и глаза наши встретились. Я мгновенно потерял нить своих рассуждений и принялся отчаянно барахтаться в словах, пытаясь снова ее поймать. В страхе я уцепился за какие-то несколько фраз, и они помогли мне выплыть, но когда я наконец добрался до берега, у меня осталось чувство, что все это время я говорил на каком-то непонятном мне самому языке. Я так и не понял – был какой-то смысл во всем, что я говорил, или нет.

С минуту она продолжала смотреть на меня, но уже не такими чужими глазами, потом сказала:

– Да, ты, наверно, прав, Питер. Я знаю, ты с ним поссорился, как и все остальные, но рано или поздно кому-то придется пустить в ход его аппараты, иначе их демонтируют, и, по-моему, он предпочел бы, чтоб это был ты, а не кто-то другой. Тебе что, нужно от меня письменное согласие?

– Да неплохо бы, – согласился я. – Ведь некоторые из этих аппаратов стоят диких денег.

Она кивнула и перешла к маленькому бюро. Вскоре она вернулась, держа в руках лист бумаги.

– Джин… – начал я.

Она стояла, держа бумагу в протянутой руке.

– Что, Питер?..

– Джин, – опять начал я. Но тут я с прежней отчетливостью ощутил всю абсурдность нашего положения.

Она наблюдала за мной. Я взял себя в руки.

– Понимаешь, я никак не могу достать его записи. Они ведь заперты, – добавил я поспешно.

– А… да, да! – сказала она, словно возвращаясь откуда-то издалека. Затем уже другим голосом добавила:

– А ты узнаешь этот ключ, если увидишь? Там наверху целая коробка его ключей.

Я не сомневался, что узнаю. Я частенько его видел, когда работал со стариком.

Мы поднялись наверх. Здесь в одной комнате, отведенной под чулан, было навалено множество всякого хлама и стояло с полдюжины сундуков. Она открыла один сундук, другой и нашла коробку с ключами. Там было два похожих ключа, поэтому я сунул оба в карман, и мы двинулись вниз.

Мы были уже на середине лестницы, когда отворилась входная дверь и вошел ее муж…

Вот как все и случилось…

Человек двадцать или тридцать, включая директора, видели, как мы под руку шли по институтскому двору.

Жена застала меня с моей бывшей невестой, которую я принимал у себя в ее отсутствие. Миссис Терри наткнулась на нас в верхней комнате кафе «Юбилейное». Разные люди видели нас в разных местах, и почти у всех у них, оказывается, были в отношении нас давние подозрения. И

наконец ее муж нежданно-негаданно застал свою жену с ее бывшим женихом в тот самый момент, когда они спускались из спальни.

К тому же все доводы, которые я мог привести в свое оправдание на суде, звучали бы, право, весьма неубедительно.

А главное, мы с Джин обнаружили, что нам обоим совсем не хочется отстаивать свою невиновность.

Дональд УЭСТЛЕЙК

ПОБЕДИТЕЛЬ

Уордмен стоял у окна и видел, как Ревелл вышел за пределы разрешенной территории.

– Подойдите, – предложил он журналисту. – Сейчас вы увидите Охранника в действии.

Журналист обошел стол и встал рядом у окна.

– Один из них?

– Да, – в предвкушении улыбнулся Уордмен. – Вам повезло, это редкий случай. Как будто специально ради вас.

– Разве он не знает, что будет? – тревожно спросил журналист.

– Конечно, знает. Некоторые, правда, не верят, пока не убедятся сами. Смотрите.

Ревелл не спеша шел по направлению к лесу. Отойдя от края лагеря метров на двести, он начал сгибаться, зажимая живот руками, споткнулся, застыл, затем, шатаясь, медленно двинулся вперед. Преодолевая боль, он продолжал идти, но, не дойдя до леса, свалился на землю и замер.

У Уордмена пропала всякая охота смотреть, что будет дальше, – откровенно говоря, он был скорее теоретиком и грубая действительность его отпугивала. Повернувшись к столу, он включил селектор:

– Носилки для Ревелла к лесу.

Услышав имя, журналист обернулся.

– Ревелл? Это который? Поэт?

– Если его кропания можно назвать поэзией. – Губы

Уордмена в отвращении скривились. Он читал кое-какие произведения Ревелла: дрянь, дрянь.

Журналист снова посмотрел в окно.

– Я слышал, что его арестовали, – задумчиво проговорил он.

Через плечо посетителя Уордмен видел, как Ревелл приподнялся и на коленях медленно пополз к лесу. К нему подбежали люди с носилками, подхватили сраженное болью тело и понесли к лагерю. Когда они скрылись из виду, журналист спросил:

– Он поправится?

– Денек-другой полежит в изоляторе и придет в себя.

Небольшое растяжение связок.

Журналист отвернулся от окна.

– Очень наглядно, – осторожно сказал он.

– Вы – первый посторонний, наблюдавший эту картину, – с удовлетворением произнес Уордмен. К нему вновь вернулось хорошее настроение. – Сенсация, не правда ли?

– Да, – согласился журналист, садясь в кресло. – Сенсация.

Они вернулись к интервью.

Уордмен уже сбился со счета, в который раз за этот год ему приходилось объяснять, что делал Охранник и в чем его великое значение для общества.

Сердцем Охранника была миниатюрная черная коробка, крошечный радиоприемник, вживленный в тело заключенного. В центре лагеря устанавливался передатчик.